13 июля 1793. Смерть Марата

[Duplay]

Шарлотта Корде: как могла женщина сделать это?..
Размышления 13 июля
Для начала поясню смысл задачи. Р.Дж.Коллингвуд предлагал в любом историческом событии разделять «внешнюю» и «внутреннюю» стороны; внешняя может быть описана в терминах (физических) тел и движений, внутренняя – в терминах мысли. Переход Цезаря через Рубикон (его, Коллингвуда, пример) в терминах тел и движений – переправа человека по имени Гай Юлий Цезарь во главе большой группы людей (армии) через реку под названием Рубикон; в терминах мысли – попрание Цезарем законов Римской республики, вызов этим законам. Вы привыкли рассматривать поступок Шарлотты Кордэ «в терминах мысли» – попробуйте представить его в терминах тел и движений, «забыв» даже об именах: молодая женщина звонит в дверь, входит – что видит (забыли об именах, только глазами) и что делает – как в полицейском протоколе…
При этом и сам поступок Шарлотты, и последующие действия (бездействие) совершенно явно рассчитаны на вполне определенный публичный эффект. Хочу подчеркнуть, что не собираюсь ставить под сомнение мотивы, которые ею двигали. Но вот с точки зрения этих мотивов – последствия поступка оказываются противоположными тому, к чему она судя по всему стремилась, т.е. он оказывается даже не просто бесполезным, а даже наоборот…

Действующие лица

Действующие лица:
- Жан Поль Марат, депутат Конвента, журналист, 50 лет, малого роста (около пяти футов – французских футов!). Я не люблю Марата, но полагаю, к нему равно несправедливы и те, кто безудержно идеализирует его как революционного героя всех времен и народов, и те, кто представляет его омерзительным чудовищем. В его жизни было всякое, и бездомные скитания, и профессиональный успех в качестве врача, и сомнительная реакция на первые политические сочинения, и любовь красивых образованных женщин (среди которых – известная художница Анжелика Кауфман), и бесплодная и не всегда правая борьба с Академией (при оценке его деятельности в качестве естествоиспытателя стоит иметь в виду, что он был далеко не единственным, кого отвергла Академия, и здесь тоже необходимо сравнение – постановки задач эксперимента, техники его проведения, оборудования, идей, положенных в его основу и т.д. Cледует иметь в виду, что научные открытия, и тем более сформулированные на их основе всеобщие законы, далеко не сразу приобретали характер неоспоримой истины, и, например, идея флогистона еще достаточно долго использовалась естествоиспытателями и после открытий Лавуазье, но это вовсе не означает, что все, кто на ее основе делал свои построения, были шарлатанами. Словом, здесь требуются специальные знания в области различных естественных наук и истории каждой из них. Притязания Марата, судя по всему, были действительно завышенными, но вот все остальное…)
И была продолжительная тяжелая болезнь неясной этиологии во второй половине 1788, после которой он полностью оставляет врачебную деятельность и научные занятия и целиком отдается политике, точнее, политической публицистике, и полностью меняет образ жизни (что если попытаться интерпретировать этот эпизод по Эриксону, как кризис идентичности?). Популярен прежде всего в Париже, особенно среди той части парижан, которую другие именуют чернью, и кто сами себя называют санкюлотами; популярен во многом благодаря бескомпромиссности разоблачений власть имущих в газете, где объектом нападок нередко становятся самые популярные политики, - а также благодаря яркому и в то же время доступному для не особенно образованного читателя стилю статей. Замечу попутно, что в отличие от, например, Эбера Марат не позволял себе сквернословия или цинизма; впрочем, и по образу жизни он радикально отличался от этого добропорядочного буржуа, ничем не похожего на «Папашу Дюшена». Не случайно Демулен как-то сказал: «пока я вижу Марата в наших рядах, я спокоен – его по крайней мере нельзя превзойти». Ненавидим за все это, разумеется, теми, кто становился предметом его разоблачений, – но также и за систематические призывы к решению политических проблем при помощи насилия, за потакание низменным инстинктам черни; но вдобавок еще и за то, что даже избранный в Конвент, едва ли не демонстративно отказывался следовать нормам приличия в своем внешнем облике.
В данный же момент особенно ненавидим жирондистами – за ту роль, какую сыграл в подготовке и организации восстания 31 мая – 2 июня, которое привело к изгнанию их из Конвента, лишило их власти. Тяжело (возможно – смертельно) болен, уже почти месяц не выходит из дому.
Я не люблю Марата – с этой моей фразы и началась однажды дискуссия о субъективизме и объективности. Но – слушайте: «… в ожидании того дня, когда он станет диктатором; а все говорило за то, что он им станет: его популярность, его честолюбие, его склонность к решительным мерам. В конце концов не было ничего невозможного в том, что Марат восстановит порядок, финансы, благосостояние. Уже не раз ополчался он против фанатиков, пытавшихся превзойти его своим патриотизмом; с некоторых пор он изобличал демагогов почти так же, как умеренных. Прежде он убеждал народ вешать спекулянтов, разграбив их лавки, теперь он призывал граждан к спокойствию и благоразумию: он становился государственным мужем». Цитата из А.Франса [«Боги жаждут»] для меня самой оказалась неожиданной – просто смутно помнила, что Эварист Гамлен у него был скорее маратист, и решила уточнить по тексту. И вот что обнаружила! Ну а уж если Франс, пусть (или даже тем более) глазами спекулянта [швейцарского банкира, глава VIII] смог представить себе Марата таким образом…

- Мария Анна Шарлотта Кордэ д’Армон, 25 лет (почти), девица. Происходит из старинного рода, настолько знатного, что земельные владения наследуются по правилу майората – именно из-за этого бедна (разумеется, по меркам своего класса), вынуждена жить приживалкой у злобной богатой родственницы, предоставленная самой себе, не имея возможности вести образ жизни, соответствующий ее притязаниям. Притязания же достаточно высоки, и связаны не только со знатностью происхождения, но также с близким родством с великим Корнелем (которому Шарлотта приходится то ли правнучкой, то ли правнучатой племянницей), помня о котором она, не довольствуясь полученным в монастырском пансионе образованием, много читает, отдавая предпочтение античным авторам и классицистской драме. Видимо под влиянием этого чтения и формируется ее характер, ее политические убеждения. Какие именно? Полагаю, в них есть немало общего с политическими убеждениями Манон Ролан, и обвинять Шарлотту в роялизме столь же несправедливо (и в то же время столь же правомерно), как и жирондистов. Не случайно именно прибытие в Кан большой группы жирондистских лидеров побудило ее принять столь роковое для многих решение.
Поговаривали, правда, что еще одним мощным мотивом стала любовь к красавцу Барбару – именно ему адресовано одно из последних писем, в котором она и рассказывает, что произошло 13 июля. Но ничего сколь-нибудь достоверного о сердечных склонностях девицы Кордэ неизвестно, зато есть медицинское заключение, что умерла она девственницей (замечу, что для ее класса в это время характерны очень ранние браки, и полицейская характеристика «она была почти старой девой» имеет определенные основания). Описание ее внешнего облика современниками настолько явно зависит от характера восприятия ее поступка, что приводить его не буду.

Поступок
С того момента, как Шарлотта Кордэ приняла решение, и до самого последнего ее вздоха все ее действия, все ее слова, каждый жест, как предшествовавшие ее деянию, так и последующие, то подчеркнутое хладнокровие, с которым она держится (обо всем этом писали у нас неоднократно) производят впечатление тщательно продуманных и точно рассчитанных. Рассчитанных на то, чтобы быть запечатленными в памяти потомков. Мне приходилось как-то писать о романтическом моделировании судьбы – так вот, последняя неделя жизни Шарлотты так же может рассматриваться как пример такого героического моделирования… Может… Могла бы – если бы не пара диссонансов, несоответствий классическим образам, диссонансов, особенно заметных с самого близкого расстояния. Это найденная при ней записка, которую она собиралась передать кровавому злодею, если ей опять будет отказано в приеме, записка, заканчивающаяся словами: «…я подвергаюсь гонениям за дело свободы, я несчастна; этого достаточно, чтобы иметь право на ваше покровительство» – текст настолько выразителен, что Давид запечатлел его в своей знаменитой картине. И еще – на мой взгляд нож Шарлотты не может быть уподоблен кинжалу Гармодия или Брута хотя бы потому, что жертва убийства здесь – беспомощный тяжелобольной человек… Те несколько минут, когда Шарлотта оставалась наедине с Маратом, известны только с ее слов, но представляя мысленно эту тесную полутемную душную комнату, наполненную серными испарениями из ванны, я с трудом представляю себе, как могла женщина сделать это…
P.S. А в своем безудержном стремлении к славе, полагаю, Шарлотта Кордэ и Жан Поль Марат друг друга стоили…

P.Р.S. Позволю себе еще некоторые замечания.
И сначала процитирую Жореса: «Она убила Марата, но прежде всего она убила Жиронду. Кто станет теперь принимать всерьез разглагольствования жирондистов против маратистов и убийц?… Так, даже в душе людей, предубежденных против Марата, чувства гнева и ненависти сменились удивлением и своего рода жалостью».
А затем позволю себе высказать довольно странную мысль – а не были ли последние четыре дня жизни Шарлотты Кордэ самыми счастливыми в ее жизни? Одинокая, никем не замечаемая, ощущающая себя недооцененной, не находящая достойного применения своим талантам и своему характеру, она в один миг оказывается в центре внимания, причем далеко не только враждебного – она становится, она видит себя объектом почтительного поклонения; более того, не знавшая любви, становится предметом любви восторженной и страстной – вспомним хотя бы майнцкого депутата Адама Люкса, который увидел ее на процессе, провожал на эшафот, а затем, чтобы разделить ее судьбу, объявил себя ее соучастником. Кстати, Ромен Роллан сделал Люкса одним из героев второй из «Драм Революции» – «Торжество разума» – правда, несколько изменив его судьбу…
И еще – о славе, честолюбии, театральности и искренности. Если бы мы не были похожи, мы не могли бы со-переживать не только героям Плутарха или Овидия, но и героям Шекспира и Корнеля, Прево и Гёте, Стендаля и Уайльда…
Но именно потому что они – другие, оказывается понятным стремление некоторых режиссеров «приблизить» к зрителю время и место действия классической пьесы…
Они – другие. И жизнь каждого из наших друзей, живших во Франции две с лишним сотни лет назад, даже самого незаметного, отличается от нашей куда большей публичностью (это относится и к тем из нас, чья профессия предполагает публичность) – как остается и по сей день публичной жизнь человека в маленькой удаленной деревне. И если у нас сейчас отчетливая театральность поведения в обыденной жизни воспринимается скорее как неискренность, неестественность, как фальшь – то для них… Об этом мне не раз и в разной связи довелось писать…
Сейчас же приведу несколько авторских ремарок, относящихся к Робеспьеру, из второго акта роллановского «Дантона». Место действия – комната Робеспьера в доме Дюпле. В первой сцене он обращается к мамаше Дюпле «с искренним пафосом» (а в переводе 1939 это звучало: «искренне, и вместе с тем театрально»). В третьей в диалоге с Элеонорой «читает на память, с ласковой и чуть-чуть грустной улыбкой, напыщенным и вместе с тем искренним тоном». В пятой, в решающей дискуссии с коллегами, «в тоне его звучат фальшивые и вместе с тем искренние нотки»…
Театральность и искренность оказываются неотделимы друг от друга. А вот театральность – и стремление к Славе (именно так, с прописной буквы), често_любие – скорее связаны. Как связано с идеей Славы признание Бриссо: «Я обязал себя собирать все сведения, которые могли оказаться полезными для карьеры, которую я избрал». Слава, как и карьера, связывается в данном случае с идеей достойного служения Отечеству – как ни высокопарно это звучит.
Но вот ведь в чем дело – любая попытка интерпретировать политическую борьбу времен Французской революции исключительно как целерациональную борьбу за власть, во имя тех преимуществ, которые власть дает, неизбежно вступает в неразрешимые противоречия с конкретными фактами этой борьбы…
Ну, а для наших друзей принципиальное различие между често_любием и тще_славием было, что называется, общим местом: «Предрассудки порождаются извращением принципа: святошами становятся, утратив набожность, фанатичными – после того как стали святошами, тщеславными – потеряв честь», – писал юный Сен-Жюст; а Робеспьер в феврале 1794 говорил: «Мы хотим заменить в нашей стране эгоизм нравственностью, честь честностью, обычаи принципами, благопристойность обязанностями, тиранию моды господством разума, презрение к несчастью презрением к пороку, наглость гордостью, тщеславие величием души, любовь к деньгам любовью к славе, хорошую компанию хорошими людьми, интригу заслугой, остроумие талантом, блеск правдой, скуку сладострастия очарованием счастья, убожество великих величием человека…»

Эти заметки, относящиесяся к 2002 году, были сделаны в ходе весьма интересных и плодотворных рзговоров, и позднее суммированы для размещения на сайте редакторами Vive-Liberta!, но можно ли найти сейчас ту тематическую страницу, мне неизвестно, увы!
Между тем, сам предмет разговора представляется небезынтересным и сегодня - потому и предлагаю его вашему вниманию, лишь слегка подкорректировав текст и добавив несколько строк из еще одного примерно тогдашнего разговора о Марате! - El.

(сегодня-завтра к тексту будут добавлены малоизвестные каритнки, так что следите за обновлениями!)