Эта роза посвящена 250-летию Максимилиана Робеспьера.
А полувеком ранее, в связи с его 200-летием, в журнале Новая и новейшая история была опубликована небольшая статья Жоржа Лефевра:
ЖОРЖ ЛЕФЕВР
Почетный профессор Сорбонны
ПАМЯТИ МАКСИМИЛИАНА РОБЕСПЬЕРАПАМЯТИ МАКСИМИЛИАНА РОБЕСПЬЕРА
Новая и новейшая история. 1958. № 3. С. 130-132
В 1958 г. исполняется 200 лет со дня рождения Робеспьера. Во французском парламенте большое число депутатов потребовало, чтобы Национальное собрание предложило правительству отметить эту годовщину. Эта инициатива вызвала протесты. Поэтому я и счел нужным напомнить еще раз, почему те, кто одобряет это предложение, продолжают относиться к имени Максимилиана Робеспьера с любовью и уважением.
Революция 1789 г. потому переросла в гражданскую войну, что часть привилегированных не захотела позволить третьему сословию покончить с выгодным для них старым режимом. Некоторые из них немедля вооружились, собрались на Рейне и открыто стали демонстрировать свое намерение вторгнуться во Францию плечом к плечу с армиями немецких государей, которых Людовик XVI и Мария Антуанетта, в свою очередь, умоляли о вмешательстве.
Жирондисты ответили на это превентивной войной.
Робеспьер решительно выступал против этого гибельного решения; он говорил, что внешняя война лишь обострит гражданскую войну, так как контрреволюционеры во Франции поднимут восстание, чтобы оказать помощь захватчикам; вынужденная обороняться на двух фронтах — на границе и внутри страны, пресекать измену и возлагать на нацию все более тяжелые жертвы, революция неизбежно должна будет обратиться к чрезвычайным мерам авторитарного характера, что в конце концов приведет к установлению военной диктатуры. Хотя этими предупреждениями Робеспьера пренебрегли, они были очень точны.
В составе прусской армии, продвижение которой было задержано у Вальми, имелся корпус французских эмигрантов; вожди восстания, вспыхнувшего в Вандее, сразу же обратились за помощью к англичанам; руководители восстания в Лионе призвали на помощь сардинскую армию, вторгшуюся в Савойю; в Тулоне монархисты, расправившись с патриотами, сдали порт и французскую средиземноморскую эскадру англичанам.
Робеспьер все время, начиная с 1789 г., предостерегал представителей народа и призывал общественное мнение требовать от них принятия мер для законного подавления заговоров врагов революции. Он опасался мятежей и ярости народа; только увидев, что его советов не слушают, он примирился с событиями 10 августа 1792 и 2 июня 1793 г. Но когда, наконец, было создано революционное правительство, он вошел в него. Трагическая судьба человека, всеми силами стремившегося отвратить нависшую над революцией смертельную опасность, состоит в том, что на него легла вся ответственность за общественное спасение. Он становится неподкупным вдохновителем сопротивления, оказанного революцией французской и европейской аристократии, вооружившейся против нее по обе стороны границы.
Робеспьер всегда утверждал, что во время революции или войны нельзя управлять так же, как в мирное время; именно этим оправдывал он создание революционного правительства. Исторический опыт действительно показывает, что всякий режим или партия, прибегающие к средствам военного подавления, любой ценой должны обеспечить за собой силу — эту гарантию победы; если революционный режим подвергается нападению и вынужден обороняться, он уступает этой же необходимости; наиболее бросающимся в глаза последствием является то что порядки, установленные обычаем или конституцией, обеспечивающие в обычное время безопасность человеческой личности, на этот период полностью или частично отменяются.
Робеспьер прямо признавал факты, которые стыд или лицемерие часто пытались скрыть. Но он не закрывал глаза на опасности. Отменить на какое-то время юридические гарантии, охраняющие права человека и гражданина, — значит допустить возможность совершения ошибок, которые отдельные руководители, получив неограниченные полномочия, могут допустить или в силу особенностей своего характера, или в результате ярости, овладевающей при известных обстоятельствах массами или участниками вооруженной борьбы. Именно поэтому Робеспьер непрестанно напоминал о том, что гражданская добродетель должна самым строжайшим образом дисциплинировать применение революционной власти на всех ее ступенях. Но исторический опыт показывает также, что моральное воздействие, как бы велико ни было его значение, не может заменить собой контроля, осуществляемого соответствующими учреждениями, вследствие чего как раз противникам любого чрезвычайного режима было всегда очень легко оспаривать законность применявшихся крутых мер. Что касается нас, то, не отрекаясь от самостоятельных критических суждений, мы сошлемся на действительные намерения Робеспьера, которые он нигде не изложил так четко, как в речи, импровизированной им 25 сентября 1793 г. в Конвенте после принятия решения о кооптации в состав Комитета общественного спасения депутата, находившегося с официальной миссией в Валансьене в момент капитуляции города, в конце июля 1793 г. Робеспьер сказал:
«Я обещал вам сказать всю правду, и я ее вам скажу. Во время сегодняшней дискуссии Конвент не проявил должной энергии... Я заявляю вам: человек, который находился в Валансьене, когда в него вошел враг, недостоин быть членом Комитета общественного спасения. Некоторым, возможно, будет больно это слышать; но разве для всякого патриота не больней сознание того, что за последние два года сто тысяч людей пали жертвой предательства и снисходительности; именно эта снисходительность к предателям нас губит. Начинают проникаться жалостью к отъявленным преступникам, к тем, кто отдает нашу родину в рабство врагу; что касается меня, то я могу жалеть только невинно угнетенных; я проникаюсь жалостью лишь к судьбе несчастного народа, который столь зверски уничтожают».
Вскоре после освобождения Франции я, весь во власти воспоминаний о героях Сопротивления, однажды написал: «Я не могу перечитывать эту страницу без глубокого волнения и трепета». Я испытываю это чувство и сейчас.
Иные ставят на место Робеспьера «организатора победы» Карно. Однако его биограф Рейнар приходит к выводу, что никаких существенных расхождений у Карно с Робеспьером не было и что если Карно примкнул к термидорианцам, когда победа показалась ему достигнутой, то это случилось потому, что личные трения, споры из-за компетенции в той или иной области между ним, Робеспьером и Сен-Жюстом, — а все они были одинаково властными личностями, — привели к тому, что вызвали у них смертельную ненависть друг к другу.
Что касается революционной обороны, то я разделяю мнение Рейнара. Карно организовал не только армию Ваттиньи и Флерюса, он также создал армии, которые разгромили вандейцев, подчинили Лион и освободили Тулон. Но если Карно снабжал их оружием и продовольствием, ему удавалось это только благодаря всеобщей мобилизации, реквизициям, максимуму. А эту всеобщую мобилизацию нации, в свою очередь, удалось провести только благодаря тому, что Комитет общественного спасения располагал широкой принудительной и карательной властью. Карно сам настолько хорошо это понимал, что никогда не возражал против репрессий; кстати, он подписал и приказ об аресте Дантона и его друзей.
Но я не думаю, чтобы Карно, Робеспьер и Сен-Жюст были согласны между собой и в вопросе о дальнейших судьбах республики. Карно был консерватором; по его мнению, было достаточно того, что она дала народу начальную школу. Поэтому именно Карно и отдали предпочтение те французские руководители, которых стали называть оппортунистами и которые, основав Третью республику и создав светскую школу, вместе с тем отрицали существование социального вопроса. Для Робеспьера и для Сен-Жюста, наоборот, республика должна была прийти на помощь также и неимущим классам путем организации «национальной благотворительности», которую сейчас мы называем «социальным обеспечением», путем облегчения для них доступа к собственности; в наших условиях они не испугались бы обобществить предприятия, ставшие монополиями в силу капиталистической концентрации. Это та программа, которую пытался присвоить Годфруа Кавеньяк, когда он воссоздал после 1830 г. республиканскую партию; это программа, которую в годы моей юности, больше шестидесяти лет назад, охотно рассматривали как образец для партии, называвшей себя радикал-социалистической.
Оскорбляя память Робеспьера, термидорианцы хорошо знали, что делали. Вместе с ним они рассчитывали сломить народный фронт монтаньяров, якобинцев и санкюлотов, раздавить и уничтожить навсегда ту народную демократию, которая наметилась во Франции во II году республики.
[От редакции]
К 200-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ МАКСИМИЛИАНА РОБЕСПЬЕРА
Новая и новейшая история. 1958. № 3. С. 127-128
6 мая 1958 г. исполняется 200 лет со дня рождения великого буржуазного революционера Максимилиана Робеспьера. Маркс, Энгельс, Ленин, отмечая исторически неизбежную классовую ограниченность во взглядах и действиях этого наиболее выдающегося из руководителей якобинизма, всегда с величайшим уважением относились к его имени. Говоря о таких представителях революционной буржуазии, как Робеспьер, Гарибальди и Желябов, В.И. Ленин писал: «Нельзя быть марксистом, не питая глубочайшего уважения к великим буржуазным революционерам, которые имели всемирно-историческое право говорить от имени буржуазных «отечеств», поднимавших десятки миллионов новых наций к цивилизованной жизни в борьбе с феодализмом»1.
Вся историография Великой французской буржуазной революции 1789–1794 гг. насыщена ожесточенными схватками по поводу оценки якобинцев и, в частности, Робеспьера. Реакционные буржуазные историки представляли деятельность Робеспьера во главе Конвента неким ужасным пределом падения, до какого может «скатиться вниз» революция. Имя его сделали одиозным. Передовые, демократические историки вели долгую битву за реабилитацию памяти Робеспьера, и это было вместе с тем битвой за демократические традиции революции 1789–1794 гг., за признание крестьянско-плебейских методов революционного действия великой прогрессивной исторической силой.
Советская историческая наука рассматривает Французскую буржуазную революцию конца XVIII в. как революцию подлинно народную. Передовые представители буржуазии не боялись идти в ней далеко вперед вместе с народными массами, не отшатываясь от «низов», не только руководя ими, но и учась у них. Таким был Максимилиан Робеспьер. Возглавляемая им якобинская диктатура была революционной властью не одного какого-либо класса, но блока всех левых классовых сил французского общества того времени. Ленин называл ее поэтому образцом «лево-блокистской тактики». Такой блок обязательно включает в себя самые неимущие, безоговорочно смелые слои общества и всех тех представителей других слоев и классов, которые в силу своего классового интереса готовы на данном этапе идти вместе с этой революционной беднотой и опираться на нее.
Но якобинский лагерь неизбежно был насыщен при этом внутренними противоречиями. Советская историческая наука всегда вскрывала мелкобуржуазную ограниченность якобинской диктатуры, особенно в социально-экономической области. Рабочая политика Конвента, сохранение в силе закона Ле-Шапелье, установление жесткого минимума заработной платы, наряду с колебаниями в политике цен и их повышением к концу существования диктатуры, неспособность и нежелание якобинцев пойти навстречу требованиям деревенской бедноты и наименее обеспеченных слоев середняцкого крестьянства, борьба с теми левыми группировками, особенно сильными в Париже, социальные требования которых в наибольшей мере отражали интересы плебейских низов, — все это, естественно, ослабляло якобинскую диктатуру, сужало ее социальный базис, лишало ее поддержки наиболее активных, революционных слоев городской и деревенской бедноты. Даже самая демократическая, самая радикальная буржуазная революция ограничена, — она не может вполне удовлетворить массы, ибо означает для них лишь замену одной формы эксплуатации другой формой.
Все сказанное ничуть не умаляет исторического величия Максимилиана Робеспьера. Он принадлежит своему времени. Но он олицетворяет и неумирающие революционные традиции французского народа, как а всего человечества.
В столице Франции нет до сих пор не только памятника Робеспьеру, но и ни одной улицы, носящей его имя. Более того, предложение об увековечении памяти Робеспьера в связи с 200-летием его рождения, внесенное во французское Национальное собрание, встретило ожесточенное сопротивление со стороны реакционной части собрания, в частности Ж. Бидо, выступившего в печати с необоснованными нападками на Робеспьера и предложением об увековечении не его памяти, а Л. Карно.
С блестящей отповедью бесславным потомкам термидорианцев, беспощадно расправившихся в свое время с подлинным организатором победы 1793 г. и всячески пытавшихся очернить его память, выступил почетный профессор Сорбонны Жорж Лефевр.
Имя Лефевра, наиболее авторитетного знатока истории французской революции, замечательного исследователя ее аграрной истории, широко известно за пределами Франции. Этот ученый, как сообщил Ж. Дюкло на торжественном заседании в честь 40-летия Великой Октябрьской революции в Институте истории Академии наук СССР, горячо сочувствует борьбе Французской коммунистической партии с силами реакции. На столбцах ее центрального органа газеты «L'Humanité» 83-летний историк с подлинно юношеским энтузиазмом дал глубоко прочувствованный и вместе с тем научно обоснованный ответ тем, кто осмеливается и сейчас чернить память великого француза и великого революционера.
В 1958 г. исполняется 50 лет «Робеспьеристского общества» («Société des études robespierristes»
, основанного в 1908 г. большим знатоком истории Великой Французской буржуазной революции Альбером Матьезом, страстным и убежденным противником либерально-буржуазной школы изучения революции. «Робеспьеристское общество» внесло значительный вклад в изучение социально-экономической истории революции. Советские историки, критикуя ошибки в работах Матьеза, его единомышленников и учеников, всегда внимательно и сочувственно следили за деятельностью общества. После смерти А. Матьеза последнюю четверть века бессменным председателем общества и редактором его журнала «Annales Historiques de la Révolution Française» является Ж. Лефевр.
Желая «Робеспьеристскому обществу» дальнейших успехов, редакция отмечает 200-летие М. Робеспьера и 50-летие общества публикацией статьи Ж. Лефевра «Памяти Максимилиана Робеспьера», появившейся в «L'Humanité» 2 мая 1957 г. Перевод печатается с любезного разрешения автора.
1. В.И. Ленин. Соч., т. 21, стр. 197.