В моей библиотеке новые поступления!

- Собраны вместе свидетельства шести современников о Луи Антуане Сен-Жюсте - Пьера Жермена Гато, Шарля Нодье, Бертрана Барера, Рене Левассёра, Марка Антуана Бодо и Жоржа Дюваля - в подборку включено несколько переводов, выполненных  Miss_N

- Предлагается вашему вниманию рассказ Тэссы "Хорошо смеется тот..." - "Рассказ о происшествии в Комитете общественного спасения, никогда не случавшемся в действительности"... - вам знаком другой ее рассказ - "Без сахара"

---

Шестое мая

        Роза

Когда-то Розу мир
Знал бледной под денницей,
К ней не спешил зефир,
Не звал ее царицей.
Но Бахус, бог забав,
К Венере раз припав,
С собой берет дочь Флоры,
И, пурпуром вина
Залитая, она -
Алей лучей Авроры.

Две капли по щекам
Киприды просквозили -
Две розы вскрылись там
Меж белых, нежных лилий.
Так ярок тот убор,
Что Роза с этих пор -
Царица над цветами,
Киприда ж в небесах,
Всегда с огнем в очах -
Царица над богами!

Эти стихи перевел Валерий Брюсов.

Есть и другие...

Есть и другие...
К примеру - вот это:

Хвала тебе, о ты, кто ловкою рукой
Из теста сдобного пирог слепил впервой,
И смертным подарил изысканное блюдо.
Но грубый род людской заслуги помнит худо.
Забвеньем награжден твой драгоценный дар;
На сотнях алтарей от жертв клубится пар
И статуи богов зрят волны фимиама,
А сладких тест творец не удостоен храма,
Хотя какой сравниться может бог
С великим гением, измыслившим пирог.

- из письма Бюиссарам от 12 апреля 1783

а фрагменты из "Розатических" куплетов можно встретить в сочинениях разных авторов:

Покрыт шипами стебель розы
В букете, данном мне, друзья.
Стихами чествуя меня,
Мою конфузите вы прозу.
Меня в смущенье привела
Вся лестность вашего привета,
Ведь роза - ваша похвала
Шипы - обычай ждать ответа.

- в очерке Эдма Пилона "Юность Робеспьера"

О, горькая судьба моя!
Экое злодейство,
... ... ...
Экий стыд и срам!
Верить ли глазам?
На пирушке нашей
Восседаю я
Между вас, друзья,
С опустелой чашей.

- в романе Альфреда де Виньи "Стелло", перевод Ю.Б.Корнева, изд. "Искусство", 1987
Отточие означает, что персонаж Виньи пропустил две строчки:
Du nom charmant de Rosatis
Va donc fletrir la gloire!
- примерный смысл которых - "От этого померкнет слава прелестного имени Розати".

Мои друзья,
Как счастлив я
Приветствовать ваш круг!
Пусть этот тост,
Хоть он и прост,
Покажет, кто вам друг.
Пьем за Карно,
И пьем за Ко,
И за Рюзе как раз;
За всех же вместе нас, друзья,
Еще нальем сейчас!

- цитирует Анатолий Левандовский в биографии Робеспьера - не исключаю, что из той же песенки

Свои оценивая чары,
Нам скромность мудрую яви;
Всегда сомненьем будь томима:
Лишь жарче будешь ты любима,
Боясь не заслужить любви.

- тоже из романа Виньи, но в другом переводе, И.И.Кузнецовой, изд. "Книга", 1988
это - заключительные строки мадригала, который цитирует Жорж Ленотр:

Верь мне, молодая и прекрасная Офелия,
Что бы ни говорили свет и твое зеркало.
Будь счастлива тем, что ты прекрасна,
Но всегда оставайся скромной.
Не уповай на могущество своих чар;
Тебя полюбят куда сильней,
Если ты будешь бояться, что тебя не любят.

а эти строки выбиты на медальоне:



Кто праведен – идет в последний путь страданья,
Однако не страшусь, что смертный час грядет.
Пусть так – но как стерпеть, что торжествует злоба,
Что нестерпимее, чем быть у края гроба
Столь ненавидимым – и сгинуть за народ.

- Перевод Е. Витковского использован в романе Марка Алданова "9 термидора"


Кстати, роза была сфотографирована 7 мая 2008 года в садовом дворике музея Карнавале

---

"Похождения молодого графа Потовского" - "сердечный роман" Жана Поля Марата

Когда пару лет назад я приобретала у букиниста эту книгу - да-да! роман Марата, написанный им в самом начале 1770-х и хранившийся у его сестры Альбертины почти до середины XIX века, в начале века ХХ был, оказывается, издан и по-русски!

- в мои планы изначально входило познакомить с ним как можно больше читателей. В минувшем году вниманию моих гостей была представлена статья, посвященная этому роману, ну а сегодня - рада сообщить, роман оцифрован, поставлен на полку моей библиотеки и находится в совершенно открытом доступе!

Марат, "друг народа".
"Похождения молодого графа Потовского"

Но вот что любопытно! Перечитывая текст в процессе его вычитки и перевода в современную орфографию, я вдруг ощутила, насколько современно - именно сегодня, а не год назад! - звучат некоторые рассуждения героев романа, действие которого происходит в Польше, раздираемой гражданской войной (война Барской конфедерации), итогом которой стал Первый раздел Речи Посполитой между Россией, Пруссией и Австрией... (на некоторые из этих рассуждений - персонажей, полемизирующих друг с другом - можно выйти по прямым ссылкам в тексте статьи)

---

Резной портрет, выполненный в первой половине XIX века

- его предлагает на ebay продавец из Англии:
EXCEPTIONAL RARE FAUX IVORY DIEPPE CARVED PLAQUE OF ROBESPIERRE .. C1820



FINELY CARVED WITH GREAT DETAIL
POSSIBLE ONCE BEEN IN FRAME?
MEASURES APPROX 6.5 X 9.5 CM

- размер чуть меньше, чем здесь, но сфотографировано крупным планом (кликабельно), а на странице ebay есть еще крупнее...

---

К тем, кто бывает в больших библиотеках (Москва, Питер)!

Дорогие мои читатели, друзья, коллеги!
Обращаюсь к тем из вас, кто регулярно посещает большие библиотеки - РГБ (Ленинка), Иностранка, Историчка - в Москве, РНБ (Салтыковка), БАН - в Питере.
В связи с сюжетом, которому посвящены предыдущие посты, мне очень нужен хорошего разрешения скан вот с этого рисунка



Сам рисунок, как утверждают на RMN, хранится в Версальском замке, но если мне память не изменяет, фотография хорошего качества есть в альбоме Армана Дайо: DAYOT, Armand. La Révolution française. Constituante – Législative – Convention – Directoire, d'après des peintures, sculptures, gravures, médailles, objets... du temps.- Paris, Flammarion, sans date [1896].- Grand in-4 oblong de (2) ff., 495 pp., illus. in-texte. - Осталось давнее впечатление, что именно в этом альбоме видела когда-то фото очень прозрачного рисунка с четко прорисованными деталями... Но поскольку было это очень-очень-очень давно, нужно прежде всего посмотреть, есть ли там в действительности этот рисунок, и если есть - сделать скан или хотя бы очень четкое фото...
Совершенно точно знаю, что среди перечисленных библиотек альбом есть в Ленинке (РГБ), в которых еще - не уверена, но большой редкостью не является...

... и разумеется, совсем уж мечта идиота

Разумеется, совсем уж мечта идиота - если вдруг кто-то собирается в Лондон, и намерен вдруг посетить там Музей мадам Тюссо, - нижайше бы просила сделать несколько фото головы Робеспьера в разных ракурсах...

И еще в большей степени мечта идиота - чтобы кто-нибудь сфотографировал в разных ракурсах вот эту маску



Находится она в Музее Человека (это филиал Музея естественной истории) что во дворце Трокадеро, насколько я поняла - френологическая коллекция Дюмутье (Dumoutier) - Но проблема в том, что Музей Человека закрыт на реконструкцию до 2015 года в лучшем случае - А требуется в итоге - несколько хороших четких фотографий маски, в особенности - оба профиля...

Ну, это я вообще бестолку размечталась...

UPD 1 февраля
Альбом Dayot найден, спасибо  тереза-с-севера! - К сожалению память меня подвела, репродукция искомого портрета там слишком мала...
Думаю теперь, в каком иллюстрированном издании - возможно, юбилейном, могла его видеть... - А видела точно, ибо помню детали! - В пятитомнике Вовеля нет, уже узнавала...
Может - у Жоржа Сориа - Georges Soria. Grande histoire de la Révolution française...

UPD 25 августа
Georges Soria. тоже отпадает - очень мелкая репродукция...

---

И это - тоже?!

Пока мы с вами обсуждаем "реконструкцию", один аукционист с ebay.fr предлагает некий живописный объект, который тоже представляет как портрет Робеспьера! - ни более, ни менее...





(и там еще шесть фото!)

---

Максимилиан Робеспьер: маска и лицо. Часть третья. «Диагноз»

Часть первая. Маска - Часть вторая. "Реконструкция" - Часть третья

Я не собираюсь уподобляться авторам этой «реконструкции», предлагая какой-нибудь другой диагноз по юзерпику – хотя некогда и вела разговоры на эту тему... – Попробую однако разобраться в том, что предлагают они...
Представив публике 12 декабря результат проведенной «реконструкции», Филипп Фрош сообщил, что 21 декабря его коллега, доктор Франсуа Шарлье, даст пресс-конференцию, в ходе которой расскажет о проделанной работе и поделится выводами о состоянии здоровья Робеспьера. Информация появилась на день раньше, в том числе в британском медицинском журнале «Ланцет» (Robespierre: the oldest case of sarcoidosis?) – и вызвала у меня, скажем так... некоторое недоумение...



Сенсация! По-видимому, Неподкупный страдал редким и труднодиагностируемым аутоиммунным заболеванием! Самый ранний известный случай саркоидоза, поскольку само заболевание было выявлено восемью десятилетиями позже!

Недоумение было вызвано несоответствием

Недоумение было вызвано несоответствием между заявлением о том, что ретроспективный диагноз поставлен на основе тщательного изучения документов и посмертной маски «пациента», что «некоторые симптомы описаны очевидцами» («Several clinical signs were described by contemporary witnesses») – и тем, что ссылок на этих самых очевидцев авторы не дают!

1 McPhee P. Crises politiques, crises médicales dans la vie de Maximilien Robespierre, 1790—1794. Annales Historiques de la Révolution Française 2013; 371: 137-152.
2 Villiers P. Souvenirs d'un déporté. Paris: Chez l'auteur, 1802.
3 Nabonne B. La vie privée de Robespierre. Paris: Hachette, 1943.

То есть, один очевидец вроде бы есть – Пьер Вилье, который, по его словам, в 1790 в течение семи месяцев делил с Максимилианом Робеспьером квартиру на улице Сентонж. Вот только ряд историков высказывает сомнения относительно не просто правдивости этих «Воспоминаний», но и относительно того, что их автор вообще находился в Париже в 1790 году... – Именно из его записок – цитата про то, что (почти) каждую ночь Робеспьер заливал подушку кровью...
Статья Питера Макфи представляет собой тематическую выборку из опубликованной им двумя годами ранее в Мельбурне (по-английски, разумеется) биографии Робеспьера; автор статьи не касается собственно медицинских аспектов, и не приводит на сей счет никаких «свидетельств очевидцев» – его интересует, в какой мере отсутствие Робеспьера в публичной жизни могло сказаться на принятии решений – в условиях неизбежного сужения во время болезни того, что мы сейчас назвали бы информационным пространством – даже при самых надежных информаторах! – Рискну предположить, что наиболее значимым в этой статье для Шарлье и Фроша стало наблюдение Макфи относительно резкого снижения публичной активности Робеспьера в 1794 году, вероятного снижения работоспособности, указание на «усталость»…
Остается Бернар Набонн (кстати, книга издана не в 1943, а в 1934 – но это, очевидно, просто опечатка). В его книге действительно можно встретить немало деталей медицинского характера – вот только ссылок на источники информации в ней определенно недостаточно, и понять, где автор действительно опирается на «свидетельства очевидцев», а где – предлагает читателю собственные домыслы и умозаключения – практически невозможно...
У меня как историка все это вызывает закономерный вопрос – а какие же именно «документы» и «свидетельства очевидцев» были реально использованы для постановки диагноза глубоко post mortem? – тем более такого, который и для современной медицины является сложным? – Попробуем разобрать «симптомы», названные Филиппом Шарлье в статье в «Ланцете»:

– vision problems, nose bleeds (“he covered his pillow of fresh blood each night”), jaundice (“yellow coloured skin and eyes”), asthenia (“continuous tiredness”), recurrent leg ulcers, and frequent facial skin disease associated with scars of a previous smallpox infection. He also had permanent eye and mouth twitching. The symptoms worsened between 1790 and 1794.

– problèmes ophtalmologiques, épistaxis (il couvrait son oreiller de sang chaque nuit), ictère (yeux et peau jaunes), asthénie, ulcères jambiers récidivants, lésions fréquentes de la peau associés à des séquelles de la variole. Il présentait également des tics oculaires et buccaux. (Le quotidien du medecin, 20.12.2013)

– проблемы со зрением – засвидетельствовано многими современниками, отмечавшими использование очков, в том числе – двух пар очков, характерный жест сдвигания их на лоб в начале беседы, использование для чтения, затемненные или зеленоватые очки, которые по мнению одних защищают глаза, плохо переносящие свет, по мнению других – призваны скрывать неприятное подергивание век и пр. Но вот про «желтые белки глаз» не упоминает никто, кроме мадам Тюссо, «Мемуары» которой, опубликованные ею в 1838 году, вскоре после открытия музея на Бейкер стрит (1835), определенно призваны были привлечь внимание публики; достоверность сообщаемых там сведений вызывает очень серьезные сомнения, среди прочего – и ее рассказ о снятии посмертной маски с Робеспьера на кладбище Мадлен, тогда как захоронение тел казненных 10 термидора было произведено на кладбище Эрранси, – но реконструкторы безоговорочно принимают все, что она сообщает, на веру...
– носовые кровотечения – симптом подтверждается неточной цитатой из (сомнительных!) воспоминаний Пьера Вилье, но даже если он действительно наблюдал в 1790, что (почти) каждую ночь Робеспьер заливал подушку кровью, интерпретация этого свидетельства как указания на носовые кровотечения – всего лишь один из вариантов, встречающихся в литературе...
– желтуха («желтоватый цвет кожи и глаз») – цитата из «Мемуаров» мадам Тюссо; по поводу глаз уже сказала, что касается кожи – цвет лица Робеспьера описывается современниками как pâle (бледный), livide (мертвенно-бледный), bilieux (желчный), jaunâtre (желтоватый), plombé (свинцово-серый), или вот еще – Жермена де Сталь говорит о зеленоватых венах, просвечивающих сквозь кожу лица – все вместе и по отдельности характеризует скорее нездоровый цвет лица, но насколько корректно интерпретировать это как желтуху?
– астения («постоянная усталость») – на основании свидетельств современников можно с высокой степенью уверенности говорить о том, что Робеспьер обладал астеническом телосложением, утверждение же о состоянии «постоянной усталости» есть скорее интерпретация интерпретаторов...
– рецидивирующие язвы на ногах – судя по всему это – интерпретация рассказа Бернара Набонна (1934), дополнившего собственной фантазией очерк Огюста Кабанеса о докторе Субербиеле (1908), в котором со слов последнего, полученных через третьи руки, упоминается о варикозной язве на ноге (un ulcère variqueux à l’une des jambes), которую доктор пользовал в последние недели перед термидором...
– частые поражения кожи лица, связанные со шрамами ранее перенесенной оспы – указание на следы перенесенной в детстве оспы на лице неоднократно встречается в свидетельствах современников (в том числе – у аббата Пруайара, возглавлявшего коллеж Луи ле Гран когда Максимилиан Робеспьер там учился, то есть, когда он был подростком), причем слова, которые при этом используются, отличаются от тех, какими описывается лицо Мирабо или Дантона: у Робеспьера оно marquée – или – gravée de petite vérole (помечено оспой), у Мирабо – grêlé – или – dévoré – или – défiguré par la petite vérole, у Дантона – grêlé – или – altéré (изрытое, изъеденное, обезображенное, испорченное). Но, насколько мне известно, перенесенная в детстве оспа оставляет следы – и формирует пожизненный иммунитет – так что никаких более поздних проявлений больше давать не должна... (или я, как дилетант в этом вопросе, не могу понять ни по-английски, ни по-французски, что именно имеется в виду!) – Но Шарлье и Фрош определенно говорят о текущих проблемах с кожей лица; Фрош даже приводит цитату, когда отвечает оппонентам (Auteurs de la reconstitution du visage de Robespierre, nous n’avons pas voulu le dénigrer): «le visage très fortement marqué par la petite vérole, le teint blême, les yeux encaissés et livides et souffrant fréquemment d’éruptions de boutons purulents» – «с часто гноящимися прыщами»! – Хотелось бы мне узнать, каково происхождение этой якобы цитаты! – «Якобы» – потому что по данной им ссылке на известный текст Альфонса Олара – такой цитаты, такой характеристики – не обнаружено! Более того, ничего похожего не встречается и в других известных мне свидетельствах современников – далеко не только тех, что были собраны в свое время Луи Жакобом...
– постоянные подергивания глаз и рта – нервные тики, поражающие не только лицевые мышцы, но также шею и плечи, неоднократно и по-разному описаны современниками.

Все это неизбежно вызывает вопрос, а насколько на самом деле валидны те «документы» и «свидетельства очевидцев», которые Филипп Фрош и Филипп Шарлье использовали для реконструкции внешнего облика Максимилиана Робеспьера и для постановки ему post mortem врачебного диагноза?

Встает, с другой стороны, и еще один вопрос – насколько полно для постановки диагноза использованы сохранившиеся свидетельства?
Насколько мне известно, в сложных случаях немаловажное значение имеет исследование условий жизни и образа жизни пациента. Было ли это учтено?
Кроме того, в статье в «Ланцете» Филипп Шарлье перечисляет несколько рассмотренных и отвергнутых диагнозов, среди которых рядовой читатель отметит два знакомых названия – проказа и туберкулез.
Туберкулез в качестве диагноза отвергнут на основании отсутствия лихорадки, кашля и легочных признаков. Странное утверждение! Значит, свидетельства самого пациента – не в счет? – Вот, в частности, 29 мая 1793, он заявляет в Якобинском клубе: «я обессилен длительной лихорадкой...» – Известно, что перед тем он две недели нигде не показывался, и судя по выступлениям 26, 28 и 29 мая был явно все еще очень нездоров... Зафиксирована и как минимум одна публичная ситуация, когда он закашлялся... последнее для него трагическое заседание Конвента 9 термидора; зафиксирована и реплика, которую услышал не только он – «это кровь Дантона тебя душит» («C'est le sang de Danton qui t'étouffe»)! – странная реплика, если учесть, что несколькими минутами ранее кто-то другой обвинял Робеспьера в том, что тот защищал Дантона! – и откуда вдруг «кровь» – не в том ли дело, что была увидена? – Добавим еще одно свидетельство, которое Антуан Серьейс (Serieys, 1804) приводит со слов человека, видевшего, как Робеспьера, которого отказались принять в качестве арестанта в Люксембургской тюрьме, по его требованию доставили в полицейское управление на набережной Орфевр: он выскочил из фиакра, расталкивая локтями сопровождавших его людей и «прижимая к губам белый носовой платок».
Детали... детали...
И уж если ставить действительно всерьез вопрос о состоянии здоровья Робеспьера, не мешало бы исследовать с использованием современных средств два артефакта – прядь почти белых волос, что покоится в витрине музея Карнавале и бурые пятна на воззвании Коммуны с незаконченной подписью Ro... – заодно это позволило бы выяснить, существует ли связь между этими двумя артефактами и много еще чего...

Надеюсь, будет Часть четвертая - Слова...

---

Максимилиан Робеспьер: маска и лицо. Часть вторая. «Реконструкция»

Часть первая. Маска - Часть вторая - Часть третья. "Диагноз"

Реконструкцией физического облика Максимилиана Робеспьера занимается студия Visualforensic – лаборатория при медицинском факультете l'Université Autonome de Barcelone. Как сообщают электронные СМИ, сотрудники студии, а это не только специалисты по компьютерной графике, но и антропологи и патологоанатомы, нередко выступают экспертами в деле распознавания лиц в уголовных расследованиях, ее наработками давно и успешно пользуется институт судебно-медицинской экспертизы Испании. Однако ее основная работа заключается в подготовке высококачественного HD контента для TV передач, музеев или печатных изданий.
В предшествующие годы студия успела достаточно громко заявить о себе, осуществив 3D-реконструкцию физического облика Симона Боливара, французского короля Генриха IV и ряд других проектов. Научным обоснованием этих работ является метод пластической реконструкции лица по черепу, разработанный еще в 40-х годах советским антропологом Михаилом Михайловичем Герасимовым на основе принципов, положенных Жоржем Кювье в основу палеонтологической реконструкции. С того времени метод постоянно совершенствуется, и использование современных компьютерных технологий значительно расширяет его возможности: студия Visualforensic постоянно подчеркивает, что использует в своей работе компьютерные программы, разработанные и используемые ФБР, с учетом физиологии и законов формирования костей и тела.
Это придает результатам работы студии некую ауру заведомой научной достоверности, – которая распространяется и на восприятие значительной частью общественности «реконструкции» физического облика Максимилиана Робеспьера, осуществленной специалистом по лицевой реконструкции Филиппом Фрошем (Philippe Froesch) и патологоанатомом Филиппом Шарлье (Philippe Charlier), – тем более что наряду с публикациями в официальных СМИ студия демонстрирует на своей странице в фейсбуке различные этапы работы над образом этого исторического персонажа.
Между тем самый характер данной работы

принципиально отличается от всех предыдущих

принципиально отличается от всех предыдущих – ведь основанием для реконструкции являются не костные останки, позволяющие осуществить действительно научную реконструкцию, а маска (замечу – заведомо неясного происхождения) – которая реконструкторами безоговорочно признается как а) аутентичная и б) посмертная, причем значимыми для Фроша являются обе эти характеристики, – о чем свидетельствует интервью, данное им в начале октября газете «Прованс».



Медики меня поправят, но в рассуждениях о линии век и мускулах лба мне видится некое противоречие: с одной стороны он описывает состояние век как следствие того, что глаза выкатились вперед в результате того, в каком положении находилась голова в момент смерти, с другой – связывает напряженность мускул лба с сильным характером персонажа! Не пытается ли Фрош и в самом деле убедить самого себя в том, что маска – именно посмертная, а не прижизненная? Не потребовало бы признание маски – прижизненной – иным образом учесть физиологию и законы формирования костей и тела?
Ведь что едва ли не прежде всего вызывает протест при виде этой «реконструкции»? – непропорционально маленькие глубоко посаженные глаза, «поросячьи глазки», как выразилась в переписке mlle Anais, – а мне подумалось, что получилось бы, если бы по той же методе Фрош «открыл» глазки Туанон? – ведь она считалась одной из красивейших женщин Европы! – злобствую, памятуя особенности создания психобиографий – которые получаются как правило психо-пато-биографиями – но при том монархи оказываются наименее патологичными – а революционеры (будь то в политике, в науке или в искусстве) – наиболее... – И не оказались бы глаза – совсем другими, – если бы реконструкторы исходили из того что маска – прижизненная?
«Lorsque j’ai ouvert les yeux de Robespierre, son regard était glaçant, inquiétant. Pas de doute, cet homme faisait peur», – говорит Фрош – «Когда я открыл глаза Робеспьера, его взгляд был леденящий, тревожащий. Никаких сомнений, что этот человек вызывал страх», (замечу, что подавляющее большинство русскоязычных ресурсов переводит последние слова как «боялся» или «испытывал страх», что, увы, тоже становится характерным!). – И это выдается за объективный научный результат! – еще бы, моделирование на основании формул аж самого ФБР! – а что результат зависит не столько от этих пресловутых формул, сколько от того, кто их (формулы ли, компьютерные программы) применяет – не в счет? – Был в его системе представлений добрый король Генрих – получился добрый король Генрих (при том что реконструкция лица по костям черепа реально имеет под собой научную основу...), – и был в его системе представлений злодей и тиран – получилось то, что получилось...
Но предположим, что Филипп Фрош вполне добросовестно не отдает себе отчета в том, как сказываются на результатах его работы – те представления об исторических персонажах, которые настолько укоренены в его сознании с детских лет, что практически не поддаются рефлексии, и посмотрим, что еще могло сказаться на этом результате.
Это от съёмки в фас ощущение глобальной приплюснутости, или оно такое и есть? – задается вопросом mlle Anais, впервые увидев официальный результат «реконструкции». Непропорционально широкое лицо. На днях встретилось замечание, не произошла ли при отливке копии деформация исходной формы, ее уплощение... (увы, не могу вспомнить, где, не могу найти, – и если кто такой комментарий видел – или признает своим – отзовитесь!) – И вот это последнее побудило меня проделать простейшую операцию – поставить в один ряд столетнюю фотографию маски, использованную Фрошем для того чтобы наглядно демонстрировать соответствие ей созданного им самим портрета (с в точности соответствующей ей постановкой источника света), современную фотографию маски из Экса и фотографию маски из Музея естественной истории в Париже. Результат оказался впечатляющим:



Даже невооруженным глазом видно, что пропорции парижской маски отличаются от пропорций маски из Экса! – при том что детали «рельефа» лица вполне совпадают!
В чем дело? Не попала ли парижская маска в поле зрения реконструкторов на самом деле лишь тогда, когда результат их работы уже был официально представлен? – В самом раннем из известных мне сообщений, октябрьском, говорится только о маске из Экса, да и в более поздних тоже, а о необходимости продолжить работу и произвести дополнительные исследования в Лондоне, в Музее мадам Тюссо, с самим «оригиналом», Филипп Фрош заговорил фактически лишь после критических отзывов относительно его работы.

Однако если применительно к работе непосредственно с маской еще можно говорить о неотрефлектированности собственных представлений или о добросовестном незнании – феномен, отмеченный в свое время Раушенбахом: ввиду отсутствия у исторического знания собственной специфичной терминологии и использования в качестве терминов – слов обыденной речи, каждый, кто проходил историю в школе и прочитал пару романов в историческом антураже, может почить себя знатоком (относится и к другим гуманитарным дисциплинам – и, разумеется, очень сильно утрировано), – то применительно к тому, каким образом – в каком виде – результаты этой работы были явлены публике, сомнений в политической ангажированности не остается, достаточно сравнить две картинки:
для широкой публики


из газеты «Эльзас»

и для ученого сообщества


из «Ланцета»

Нетрудно заметить, сколь разное впечатление производят два эти изображения – и столь же нетрудно просчитать те средства, которыми на основании одной и той же модели создаются столь разные образы, и тот что обращен к "широкой публике" приобретает максимально негативный характер:
– наряду с «поросячьими глазками», широким лицом и жестко вертикальной («паспортной») постановкой модели, отметим
– узкий и низкий лоб – хотелось бы мне понять, на основе каких научных данных линия роста волос была определена по линии, от которой лоб начинает закругляться? – по этой логике, к примеру, у меня самой она должна находиться аж на два пальца ниже, чем в действительности!
– уродливый, похожий на шапку, синтетический кукольный парик, дающий почти черную тень по контуру, подчеркивающую узость лба – обратите внимание, как сглажен эффект заниженной линии роста волос на фотографии для «Ланцета», еще и обрезанной сверху...
– укороченная шея – вот уж точно, к собственно «реконструкции» никакого отношения не имеет – но сочетание широкого лица с низким узким лбом и короткой шеи создает вполне определенный образ!
– черный фон – подчеркивающий явно чрезмерную глубину светотеней (преувеличенную «рельефность» лица отнесем на счет того, что реконструкторы исходили из того что работают с посмертной маской, – хотя у взрослого мужчины рубцы от перенесенной в детстве оспы не могут быть настолько глубокими – имею в виду отношение глубины и диаметра (у моего учителя физики лицо было изрыто оспой похлеще, чем у Мирабо)
– наконец – неестественность цветовой гаммы в целом – впечатление избытка красного в портрете на черном фоне и избытка синего – во всех изображениях на светлом
Мне представляется, иначе как намеренным – использование всех этих приемов не назвать – что бы ни говорил в свое оправдание Филипп Фрош (Auteurs de la reconstitution du visage de Robespierre, nous n’avons pas voulu le dénigrer) – ведь даже в этом оправдании он ухитряется привести якобы цитату – отсутствующую в тексте Альфонса Олара, на который ссылается (предпоследняя ссылка в первой части)

Право же, трудно при всем этом не согласиться и с мнением французского историка Гийома Мазо относительно незначительной исторической ценности данной "реконструкции", и с мнением одного из лидеров Левого Фронта Алексиса Корбьера относительно политической подоплеки публикации результатов этой "реконструкции" и подмене сенсационной визуализацией образа Робеспьера необходимости изучать действительную историю Революции опираясь на подлинные документы и специальные исследования...

Планируется часть третья - о медицинском диагнозе.
Критика, уточнения и исправления - приветствуются!

---

Максимилиан Робеспьер: маска и лицо. Часть первая. Маска

О «реконструкции» физического облика Максимилиана Робеспьера

Часть первая. Маска - Часть вторая. "Реконструкция" - Часть третья. "Диагноз"


(une peinture de Robespierre, réalisée au Canada par Marie Lasbleiz – рисунок, выполненный непосредственно на фотографии маски Робеспьера в качестве своего рода художественного ответа на эту «реконструкцию»)

В середине декабря 2013 года сначала во французских СМИ, а затем и за рубежом, в том числе в России, появилась информация о 3D реконструкции «подлинного облика» Максимилиана Робеспьера – на основании маски, якобы снятой с его головы после казни Мари Грошольц (Гросхольц), будущей мадам Тюссо. Сообщение, сопровождавшееся

фотографией полученного результата
Осторожно, под морем отрубленные головы

фотографией полученного результата,



вызвало достаточно широкий резонанс и весьма неоднозначную реакцию – достаточно обратить внимание на некоторые заголовки сетевых публикаций:

- La reconstitution du visage de Robespierre révèle les traits d'un psychopathe!
- Злой гений Революции Робеспьер был зомби еще при жизни
или
- Faux masque en 3D et authentiques calomnies antirobespierristes
- «Recapitation» de Robespierre - Quand la science perpétue l’imagination monstrueuse
- Pourquoi la reconstitution du visage de Robespierre énerve les historiens

Замечу попутно, что в последующих публикациях результат «реконструкции» уже не выглядит столь отталкивающе – но об этом отдельный разговор…







Часть первая. Маска.

Реконструкция физического облика Робеспьера была осуществлена на основании гипсовой маски, хранящейся в музее Греви в Экс-ан-Прованс,



а также аналогичного артефакта из музея естественной истории в Париже



(оба изображения появились в сетевых публикациях лишь 20 декабря, а до того демонстрировалась лишь фотография столетней давности; замечу также, что до публикации в «Ланцете» в наименовании местонахождения исследуемого артефакта наблюдалась крайняя путаница).
Филипп Фрош, создатель 3D модели утверждает, что это - копия посмертной маски, снятой Мари Грошольц. Более того, в сообщениях об этой реконструкции утверждается, что во время французской революции мадам Тюссо было поручено снимать маски с известных людей приговоренных к гильотине. Не до казни, а после – с отрубленных голов. Мари Тюссо собственноручно снимала с них посмертные маски, и через несколько дней любой желающий мог увидеть "живого" казненного в ее галерее...
К сожалению, никто - даже среди критиков - почему-то не вспоминает, что этот рассказ находится в непримиримом противоречии с действительной политикой властей – с тем, что со времен казни бывшего короля французов, чьи останки были засыпаны негашеной известью, дабы никто и никогда не смог сделать из них реликвию, объект для поклонения, те же самые меры предпринимались и в отношении всех казненных политических преступников. Но вдобавок к этому общему правилу 10 термидора на сей счет Комитетами Конвента было отдано специальное распоряжение.
Ну вот и всё. У подножия гильотины трупы были сложены в тележки, головы – в отдельный ящик, и процессия двинулась от площади Революции к кладбищу Эрранси, что у заставы Монсо. Дверь в городской стене открылась, пропуская телеги и комиссара полиции, и тут же захлопнулась. Никаких зрителей. Никаких посторонних не должно было оказаться у этой могилы. Никто не должен был узнать, куда положили тела.
Похороны двадцати одного казнённого 10 термидора – сто девяносто три ливра, включая стоимость извести – извести, которая сожжет их, "чтобы воспрепятствовать обожествлению" когда-нибудь. И семь ливров – для ровного счёта – могильщикам…
Таким образом, весьма сомнительной оказывается уже сама возможность доступа Мари Грошольц к телам казненных и тем более – возможность снятия посмертной маски.
Но даже если предположить, что это ей каким-то невероятным образом удалось, и в созданном ею Музее восковых фигур в Лондоне экспонируется такая посмертная маска – артефакт, с которым работал Фрош, не может являться ее копией! – Чтобы в этом убедиться, достаточно сравнить фотографии «гримированной» маски, в разное время сделанные в музее мадам Тюссо


фото начала ХХ века из альбома Ипполита Бюффенуара


фото 60-х годов


современное оформление

При внимательном рассмотрении на каждой, вне зависимости от характера оформления, можно заметить складочки на веках – параллельную краю века на левом и неровную несколько выше расположенную на правом (на других гримированных масках - этой и этой - тоже заметно) – складочки, отсутствующие на артефактах, с которыми велась работа:



(Эта фотография начала ХХ века использовалась Фрошем для демонстрации соответствия ей - выполненной им "реконструкции"...

Замечу попутно, что маска, по фотографии которой сделан рисунок, помещенный в начале поста, возможно является еще одним артефактом:


- если только это не современный копиист добавил линию по верхнему краю глаза)

Кроме того, очевидно, что эта маска не отражает лицевых повреждений, полученных Робеспьером в результате огнестрельного ранения (в какой мере отражает их - и отражает ли вообще - маска из музея мадам Тюссо - из-за грима сказать практически невозможно): Фрош, отвечая оппонентам ссылается на врачебный отчет о перевязке, в котором указывает на малый размер раны, не обращая внимания на манипуляции, произведенные хирургами:
Обмыв раненому лицо, мы увидели прежде всего отёк во всё лицо, особенно заметный слева (со стороны раны); а также повреждение кожи и синяк под глазом с той же стороны. Пуля вошла на уровне рта, в дюйме от угла губ. Поскольку пуля прошла наискось, снаружи внутрь, слева направо, сверху вниз, и рана проникала в рот, пуля повредила кожу. соединительные ткани, треугольные мышцы, щёчную мышцу и т.д. Просунув в рот палец, мы обнаружили перелом с осколками в углу нижней челюсти и удалили клыки, первый моляр и несколько осколков кости из этого угла; однако проследить ход раневого канала нам не удалось, и мы не нашли ни выходного отверстия, ни пули. Мы даже считаем, судя по малому размеру раны, что пистолет был заряжен только дробью.
Более того, совершенно забытыми оказываются и обстоятельства самой казни, то, что в последний момент палач сорвал повязку, поддерживавшую разбитую челюсть, и у отрубленной головы должен быть широко разинутый рот.
Между тем реконструкторы настаивают, что работали именно с посмертной маской: в интервью газете «Прованс», данном за два месяца до предъявления публике окончательного результата, Филипп Фрош ссылается на «топографию лица», удивляясь при этом выраженности мускул лба... – Медики меня поправят, но у меня создается впечатление, что он не столько решает задачу, посмертная маска или прижизненная, сколько убеждает себя и других, что посмертная...
Дело в том, что имеется версия существования прижизненной маски Робеспьера: около 1816 года появилось свидетельство о том, что маска Робеспьера была в личной коллекции Доминика Виван-Денона, первого директора музея Лувра (а коллекция у Виван-Денона была, и прелюбопытная, и не лишённая "макаберных" экспонатов). Гипсовый слепок головы Робеспьера и правда присутствует в описи его имущества, сделанном в 1826 году, после смерти владельца, под номером 632 с курьёзной подписью, гласящей, что маска снята перед смертью. (Отголоски этой истории тоже всплывают до сих пор, есть вероятность, что именно отсюда родом странная легенда о том что та же мадам Тюсо снимала с Робеспьера прижизненную маску.) Кроме того, скульптор Давид д'Анжер упоминает, что Гудон снял прижизненную маску Робеспьера, но свидетельства того, что он когда-либо делал его портретный бюст, нет.
И у меня есть некоторые основания полагать, что артефакт, с которым работал Филипп Фрош – действительно является маской Робеспьера, только не посмертной а прижизненной.
Дело в том, что вопреки утверждению и самого Фроша, и его оппонентов, существует профильный портрет Робеспьера, карандашный рисунок (он хранится в Версальском замке), на котором совершенно отчетливо и четко запечатлены оспинки на его лице


(к сожалению, репродукции, которые удалось найти в сети, не передают этого в полной мере).

Но интересен он не только этим! Давайте сравним его с еще одним редко встречающимся гравированным портретом – физионотрасом:



Совершенно очевидно, что карандашный рисунок является прототипом этой гравюры. То есть перед нами, судя по всему, тот самый первичный рисунок, в котором, благодаря используемому техническому приспособлению, оказывается возможным запечатлеть черты портретируемого с предельной точностью, – а это, в свою очередь, позволяет сопоставить расположение оспинок на профильном портрете и на маске! – И мне кажется, даже при недостаточном качестве изображений можно говорить об их совпадении, и следовательно, мы имеем два самостоятельных артефакта, позволяющих действительно реконструировать физический облик Максимилиана Робеспьера – и можно с уверенностью утверждать, что он будет отличаться от версии, предложенной Филиппом Фрошем.

А потому - ставлю копирайт (с)

А потому - ставлю копирайт (с) - и повторю его в первом комменте, где невозможно изменить время и дату

---

Алексей Леонтьевич Нарочницкий в моей библиотеке

Наконец-то реализовала давнюю задумку - собрать в своей библиотеке статьи Алексея Леонтьевича Нарочницкого, посвященные внешней политике якобинцев:

1. Крушение дипломатии Дантона в июне – июле 1793 года
(Настоящая статья представляет собой § 1 гл. IV монографии автора «Внешняя политика якобинской республики 1793–1794 гг.»)

2. Вопросы войны и мира во внешней политике якобинской республики летом 1793 года
1. Революционный натиск народных масс и внешняя политика якобинской диктатуры летом 1793 года
а) Плебейские массы и вопросы войны и мира летом 1793 г.
б) Клоотс и проповедь «всемирной республики» со стороны космополитов-иностранцев
2. Первые шаги внешней политики Робеспьеровского Комитета общественного спасения (июль–сентябрь 1793 г.)

3. Якобинская республика и нейтральные государства летом 1793 года
(Предлагаемая статья составляет § 4 главы IV монографии автора на тему «Внешняя политика якобинской республики 1793–1794 годов»)

4. Робеспьеровский Комитет общественного спасения и нейтральные страны с осени 1793 г. до раскола среди якобинцев
(Настоящая статья представляет собою отрывок из работы автора «Внешняя политика якобинской республики».)

5. Раскол среди якобинцев и внешняя политика якобинской республики с января до апреля 1794 г.
§ 1. Вопросы войны и мира и Комитет общественного спасения с конца 1793 г. до казни дантонистов (5 апреля 1794 г.)
§ 2. Казнь «эбертистов» и внешняя политика
§ 3. Казнь дантонистов и внешняя политика
§ 4. Торговые и дипломатические сношения с нейтральными государствами в январе–марте 1794 г.
а) Оживление внешней торговли и её регламентация
б) Дипломатические сношения

6. Вопросы войны и мира в политике якобинцев накануне 9 термидора

---

В моей библиотеке

Собственно, ничего такого, что было бы вам совсем незнакомо, дорогие гости, у меня не припасено - на полках библиотеки размещена статья "Марат и Польша: О двух «польских» романах Жана Поля Марата", которая была предварительно выложена здесь летом, обновлена давняя - "О познавательном потенциале исторической реконструкции текста несуществующего но возможного (некоторые размышления автора по поводу собственной работы над «Дневником Элеоноры»)", а кроме того - в научный кабинет перенесены статьи, размещенные ранее на других сетевых ресурсах...

Очередь за переводами

---

Музей Робеспьера в Аррасе: требуется еще 300 подписей!

Граждане!

Для создания в городе Аррасе музея, посвященного Максимилиану Робеспьеру, уроженцу этого города, и Французской революции в целом - я писала об этом полтора года назад - требуется собрать еще 300 подписей, это всего 6% от необходимых пяти тысяч!

Если вы еще не подписали петицию, самое время сделать это сейчас!

Un dernier effort pour arriver à 5000 signatures .

Il manque 300 signatures !
pour un musée ROBESPIERRE à Arras

Chers Amis ,

Les vacances sont terminées , avant de retrouver vos problémes de la vie quotidienne je vous sollicite une derniére fois afin que nous soyons 5000 signataires avant que l'année 2013 ne se termine .

Avec 5000 signatures, les Amis de Robespierre pourront peser sur les autorités locales afin d'obtenir la reconnaissance que méritent les fréres Robespierre .

Je vous adresse un salut fraternel . пишет Ален Кузен

Если у вас возникли затруднения с заполнением формуляра - смотрите здесь

---

Разрешилась загадка портрета?

Несколько лет назад с подачи аукционистов в Сети появился рисунок, анонсированный как предполагаемый портрет Сен-Жюста работы Вестье (Antoine Vestier. Avallon, 1740 - Paris, 1824)



И хотя я однажды показала его в своем журнале, идентификация персонажа изначально вызывала сомнение (чтобы не сказать большего!)
И вот сегодня, зайдя на Джоконду, обнаруживаю



с таким вот пояснением
Titre : Portrait présumé de François-Xavier Fabre ; Portrait d'homme en habit bleu (ancien titre)
Auteur/exécutant: GIRODET DE ROUCY-TRIOSON Anne Louis (peintre), GIRODET-TRIOSON (dit)
Précision auteur/exécutant: GIRODET : Montargis, 1767 ; Paris, 1824 ;

Tableau entré dans les collections comme "Portrait d'homme en habit bleu". Philippe Bordes y voit un portrait de François-Xavier Fabre, camarade d'atelier de Girodet ("Girodet et Fabre, camarades d'atelier", in "La Revue du Louvre et des musées de France" n°6, 1974, p. 395, 398.) ; Datation proposée par Philippe Bordes (op. cit. p. 398). En 2009, le musée de la Révolution Française a acquis un dessin à la pierre noire monogrammé et daté AV 12 juin 1793. Attribué à Antoine Vestier, ce portrait présumé de Saint-Just entretient un lien étroit avec le tableau de Cherbourg. La date du dessin fournit donc un terminus ante quem de 1793 pour la réalisation du portrait

- иными словами, не подтверждается ни идентификация персонажа, ни атрибуция рисунка, приобретенного четыре года назад Музеем Французской революции в Визиле... - Ну и слава ВС!

---

Тереза и Анриетта - тоже на Девианте

Да-да, и Терезе, и Анриетте тоже нашлось там место, хоть их и вспоминают пореже!

вот Тереза Желе:


Une Fleur Morte - с пространным авторским пояснением и обсуждением по-английски и по-польски

и еще она, и еще, и еще - Анриетта Леба

I follow you - с авторским комментарием


Theresa Gelle - с небольшими комментариями


Hot sun of Picardy - с авторским пояснением

Анриетта Леба


Henriette Le Bas-Pastels - с небольшим комментарием


Temptation - с авторским комментарием

Художники Анриетте уделили меньше внимания - зато о ней пишет тот итальянский блоггер, о котором речь в предыдущем посте... - кто бы перевел его рассказы!

---

26 августа! Бабет и другие: сёстры Дюпле на Девианте

Почему 26 августа? - да потому, что это не только дата принятия самой первой Декларации Прав Человека и Гражданина, это еще и день рождения Элизабет Дюпле (1772), а также годовщина ее свадьбы с Филиппом Леба (1793)!

Посвящается Бабетте и ее близким!
И сразу же: в самое последнее время на Девианте появились два новых рисунка Бабетты и Филиппа


The business of looking for a wife lineart - Elisabeth Duplay and Philippe LeBas

и в цвете, и еще много-много!

и в цвете


The business of looking for a wife - с еще более пространным комментарием и цитированием мемуаров Бабетты


But there is that poor child! - с небольшим авторским пояснением

Впрочем, Бабетту рисуют не часто - разве что Эстелла, Citoyenne la traductrice jacobine, которая уже немало лет собирает всевозможные материалы, касающиеся Элеоноры. Пытается и рисовать - и я выбрала несколько ее рисунков:


Elisabeth


Elisabeth et Eleonore en prison


Cornelie


Winter - это тоже Элеонора

Элеонору рисуют гораздо чаще!
Вот уже знакомый нам автор


Maxime and Eleonore lineart - с пространным авторским комментарием - мне казалось, рисунок был еще и раскрашен, но не нахожу почему-то...

Мне вообще очень нравятся рисунки этой художницы - среди персонажей Французской революции у нее есть Робеспьер, Сен-Жюст, Леба - и Лафайет, герой Старого и Нового Света...

Еще похожий сюжет


Maxime and Cornelie - к сожалению, у автора это единственный рисунок, относящийся к эпохе...

и еще


Orangerie - с пространным авторским комментарием

и еще


Dans les bois de Choisy

- но мне больше понравился предварительный эскиз:


Dans les bois de Choisy
UPD 19.07.15: эти два рисунка пришлось восстановить по сохраненным копиям


Supposedly, she is Eleonore Duplay...

Ну и как же обойтись без чудесных рисунков нашей Тэссы!
Первый из них был подарен мне без малого шесть лет назад - и это удивительным образом совпало с тем, что как раз в тот момент под впечатлением фика Эстеллы я писала свою Историю неслучившегося



Eleonore Duplay

а потом появились еще два


Eleonore


Eleonore

И она же поделилась с интернациональной публикой сканами рисунков Л.Дурасова к книге А.П.Левандовского "Триумвиры Революции" - среди которых тоже есть


Duplay

А вот буквально сегодня мне встретилась там прелестная романтическая история - A lost summer's kiss... - Оказалось, автор итальянец, и у него в журнале еще полтора десятка рассказов, которые очень хотелось бы прочитать в нормальном переводе, а не тупо через translator...

они здесь

система не дает поставить ссылку, но на журнал можно выйти из девианта...
Все ж попробую поставить неполным адресом...
organt. altervista. org /tag/rivoluzione-francese/- закройте пробелы!

- и еще Бабетта - рисунок Светланы Юхлиной:


(публикуется с разрешения автора!)

---

25 августа! - портрет работы Бонвиля и его вариации

Рассматривая многочисленные портретные изображения Сен-Жюста, выполненные в XIX веке и позже, я по привычке соотношу их с известными прижизненными, пытаясь определить, на что ориентировался художник, создавая свой образ... И вот, достаточно неожиданно, оказалось, что прототипом нескольких очень разных позднейших изображений является самый, пожалуй, "непопулярный" из портретов Сен-Жюста - гравюра по рисунку Франсуа Бонвиля, опубликованная уже после Термидора


(фото сделано с альбома фотографий в Национальной библиотеке)

Сама я очень долго не могла "принять" этот портрет: слишком уж не похож он на остальные, не характерен для Сен-Жюста такой беспорядок в одежде, да и выглядит изображенный на нем человек значительно старше неполных двадцати семи, которые ему суждено было прожить! ... - И лишь когда увидела впервые портрет отца, мессира Луи-Жана де Сен-Жюста, не могла не признать

очевидного фамильного сходства...

очевидного фамильного сходства...


(портрет из книги Жоржа Ленотра - очерк "Сен-Жюст в Блеранкуре")

- И тогда возникло предположение, что Франсуа Бонвиль, известный своим стремлением запечатлеть всех сколь-нибудь заметных своих современников (им было сделано несколько сот портретов, и, к примеру Фукье-Тенвиля он рисовал во время судебного процесса над бывшим общественным обвинителем Революционного трибунала), - мог и набросок к портрету Сен-Жюста сделать тоже в Трибунале, или вообще по дороге к месту казни...

Гравюру из книги Эрнеста Амеля я здесь уже показывала - но тогда мне и в голову не пришло связать этот портрет середины XIX века - с Бонвилевским!



Зато еще один - вполне определенно его "цитирует": Bertrand Zadig. Saint Just, 1929



Около двадцати лет назад - непосредственно у меня на глазах! - был сделан еще один рисунок - я бережно храню его...



И наконец - еще один, определенно, более ранний, о нем нет никакой информации - он тоже хранится в Национальной Библиотеке, но там я его видела только на микрофильме, так что использую репродукцию с французского сайта Луизы-Антуанетты



- к сожалению, только этот небольшой размер - а хотелось бы рассмотреть поподробнее, потому что что-то тревожит меня в этой гравюре, побуждая задаться вопросом - а что в данном случае было прототипом - опубликованная гравюра по рисунку Бонвиля - или же сам этот первоначальный рисунок...

Замечу попутно, что эта последняя гравюра очень хорошо коррелирует с еще одним малоизвестным портретом Сен-Жюста, хранящимся в Ламбине - с рисунком работы Перрена



(увы, более определенных пояснений, как и отправной точки для поиска дать не смогу - скан был сделан с цветной ксерокопии из книги Альбера Собуля - но собрать имеющиеся данные мне сейчас не под силу...)

---

25 августа!

Нынешним летом в Версальском замке как обычно отправилась в Галерею Битв - фотографировать картину Жана Батиста Мозеса "Битва при Флерюсе" (Jean Baptiste Mauzaisse "Bataille de Fleurus"), написанную для этой галереи в 1837. Разумеется, рассчитывать на качественный снимок всей огромной картины не приходилось, потому и даю ссылку на лучшую репродукцию, какая нашлась в сети, - но меня ведь и не это интересовало!



- удалось получить боле-менее приличное изображение молодого комиссара Конвента, чья роль в организации великой победы, - после которой нога иноземного солдата двадцать лет не ступала на землю Прекрасной Франции! - ничуть не меньше, чем роль

талантливых военачальников...

талантливых военачальников...



Bataille de Fleurus, victoire française du général Jourdan, le 26 juin 1794, contre l'armée autrichienne menée par les princes de Cobourg et d'Orange. A gauche de Jourdan, Saint-Just en mission, à droite Marceau, Kléber et Championnet.

Существует, между прочим, еще одно небезынтересное изображение Сен-Жюста, связанное с битвой при Флерюсе - в статье, посвященной использованию в этой битве - впервые в истории! - воздушного шара:


(Гравюра по рисунку Мирбаши (Mirbachy)
Иллюстрация к книге "Военные приключения - аэростаты в армиях Республики")

Но мне хотелось бы поговорить еще и о портретах!
В разговоре по поводу рисунка, приобретенного не так давно архивом департамента Эна



Луиза-Антуанетта заметила, что он ей напоминает - изображение Сен-Жюста на картине "Битва при Флерюсе"! -
А я по возвращении домой вспомнила

еще об одном рисунке

еще об одном рисунке, сфотографированном в прошлом году на мобильник в Национальной библиотеке (точнее - сфотографирована была выполненная лет сто назад фотография гравюры...)



- а еще потом - нашла его на ее (Луизы-Антуанетты) французском сайте


«Les martyrs de thermidor» (Saint-Just)
Lithographie de H.Jamin
inscription en-bas
«se trouve а la Propagande socialiste, rue des Bons enfants, n°1»

Мне кажется - или между ними и впрямь есть нечто общее...

UPD: На Джоконде обнаружилась еще одна репродукция последней гравюры - из Невера, musée municipal Frédéric Blandin



с более подробным описанием:
inscription concernant l'auteur, en bas à droite : Lith. H. Jannin ; inscription donnant l'identité du modèle, en bas au centre : SAINT JUST ; date, en bas au centre : 1794 ; inscription, en haut à gauche et à droite : MARTYRS DE LA REVOLUTION N° 4 ; inscription, en bas à gauche : Se trouve à la propagande socialiste rue des Bons Enfants N° 1

...хотелось бы мне найти и другие гравюры этой серии MARTYRS DE LA REVOLUTION!

UPD 2: Обратим внимание на некоторые различия между двумя гравюрами - это во-первых, дата - 1793 на гравюре из BNF и 1794 на гравюре из Невера; во-вторых - и это особенно важно! - на гравюре из BNF значится название серии «Les martyrs de thermidor», а на гравюре из Невера - «MARTYRS DE LA REVOLUTION»! - и это принципиально важно...

---

Утро битвы свежо и ясно.
Ночью дождь отрыдал свое.
Как жемчужина, жизнь прекрасна —
И едва ли прочней ее.

В гулком зале, где свет июля
В запыленном стекле угас,
Выбор жесток и прост, как пуля:
Кто не с нами, тот против нас!

С кем вчера еще — локоть к локтю,
С тем сегодня — глаза в глаза.
Как один вся когорта — против.
Лишь один — ненормальный — ЗА!

За отчаявшихся, усталых,
Не утративших лишь лица.
За — с блистательного начала
До безжалостного конца.

Безразлично, правы ли, нет ли —
Отстоять их уже нельзя,
И еще один рвется в петлю
Лишь затем, что в петле — друзья.

Здесь не доблесть, здесь много проще:
Кто тут чист, а на ком вина —
Путь был общим, и слава — общей,
И опала — на всех одна.

Ослепительно утро боя.
Частью, может быть, оттого,
Что троих не предали двое —
Или — четверо — одного

 tiger_black
Москва, 1991.

---

Два 14 июля: слово современникам – участникам и очевидцам - 1790

Куплеты, сочиненные утром 14 июля 1790 года на Марсовом поле во время ливня

Ah, ça ira, ça ira, ça ira!
Наплевать на аристократов и лужи!
Ah, ça ira, ça ira, ça ira!
Обсохнем мы скоро, – придет пора!
Пусть погода сыра, сыра, сыра!
Узел легче рубить, коль затянут туже.
Пусть погода сыра, сыра, сыра.
И через тысячу лет вспомнят о том,
Как шли сюда с утра, с утра, с утра
Поклясться, что каждый отчизне служит.
Как шли сюда с утра, с утра, с утра.
Всех, кто нам мешает, к чёрту сметем!
Ah, ça ira, ça ira, ça ira!
Наплевать на аристократов и лужи!
Ah, ça ira, ça ira, ça ira!
Обсохнем мы скоро, – придет пора!
(Свобода. Равенство. Братство. Песни и гимны французской революции. М., “Книга”, 1989. С. 48).

14 июля 1790 г., в годовщину взятия Бастилии, в Париже состоялся первый праздник Федерации.
Идея федерации – объединения между собой всех коммун, всех провинций и всего французского народа в результате революции – получила большое распространение во Франции в 1789-1790 гг. В ряде провинций состоялись праздник Федерации. Учредительное собрание 9 июня 1790 г. приняло решение о проведении в Париже 14 июля, в годовщину революции, общенационального праздника федерации. Для участия в этом празднике в столицу приглашались депутаты от национальной гвардии. Каждое подразделение национальной гвардии должно было избрать по 6 депутатов на 100 человек. Эти депутаты собирались в центре своего округа и избирали по 1 делегату на каждые 200 человек (и 400 в более отдаленных районах). В Париж съехалось

несколько тысяч депутатов и представителей от армии и флота.

несколько тысяч депутатов и представителей от армии и флота.

Камилл Демулен

Из газеты “Революции Франции и Брабанта”

За прошедший год Демулен стал весьма популярным журналистом, издавая собственную газету “Революции Франции и Брабанта”. Все еще не женат.

“Возвышенная идея всеобщей федерации, которую первыми высказали парижане из дистрикта Сент-Эсташ, жители провинции Артуа и бретонцы и с восторгом поддержала вся Франция, привела в оцепенение правительство. Не имея возможности бороться против единодушного требования двадцати четырех миллионов человек, крючкотворы из исполнительных органов положили все свои силы на то, чтобы сдержать первый национальный порыв, чтобы свести на нет действие этого праздника или даже обратить его себе на пользу. Конституционный комитет только способствовал правительству во всей этой политике и во всех этих уловках…
Но не будем отчаиваться… На Марсовом Поле работают пятнадцать тысяч рабочих… Распространяется слух, что они не могут ускорить работу… Тут же появляется толпа из 150 тысяч трудящихся, и поле превращается в стройку в 80 тысяч туазов. Это стройка Парижа, всего Парижа; в ней участвуют каждая семья, каждая корпорация, каждый дистрикт. Идут по трое, с кирками или лопатами на плечах, вместе распевая известный припев новой песни “Дело пойдет, пойдет на лад!”. Да, дело пойдет, повторяют те, кто слышит их… Но как обманывают нацию! Как ошибается этот прекрасный народ, считающий себя свободным! Но он красив в своем заблуждении, красив даже в том, что судит о своих представителях, министрах и судьях по своей собственной добродетели и неподкупности… Ребенок из одного из пансионов Венсенна, когда его спросили, нравится ли ему эта работа, ответил, что пока он может отдать родине только свой пот, но это он делает с радостью. Это поколение обещает нам в будущем дать лучших законодателей и создать лучшие клубы, чем в 1789 г. …Я заметил, что среди детей – этих верных друзей равенства – даже наименее патриотически настроенные готовы прокричать “Да здравствует король” лишь после того, как девяносто девять раз прокричат “Да здравствует нация!”, лишь после того, как охрипнут и их голос станет недостаточно красив для того, чтобы прославлять французский народ… Печатники написали на своем знамени: “Типография – первый факел свободы”; работники из типографии г-на Прюдома сделали себе колпаки из той же бумаги, которая идет на газету “Революсьон”; на них было написано “Революсьон де Пари”. Не могу забыть разносчиков газет: особенно преданные общественному благу и желавшие превзойти в патриотизме другие корпорации, они постановили посвятить целый день улучшению работ на Марсовом Поле. В результате этого постановления они на целый день приостановили работу своих глоток, мехи их легких встали. Париж удивился, не услышав с утра крика разносчиков, и эта тишина патриотическим набатом оповестила город, предместья и окрестности, что 1200 парижских будильников трудятся на Гренельской равнине… Приходит молодой человек, снимает свою одежду, кидает сверху двое часов, берет кирку и отправляется работать вдалеке. Берегите ваши часы! – О, разве можно опасаться своих братьев! – И часы, оставленные на песке и на камнях, становятся такими же неприкосновенными, как депутат Национального собрания.
Если бы я имел честь быть депутатом, я бы потребовал, чтобы трон, на котором запросто восседает г-н Капет, был пустым водружен на возвышенное место как олицетворение суверенности нации; и я бы хотел, чтобы у подножия этого трона были представлены две власти, сидящие в креслах по крайней мере равных… Нас привели в плохое настроение и вызывающе высокий трон исполнительной власти, и угодливо-низкие трибуны власти законодательной, и вид ненавистной формы лейб-гвардейцев короля, и курбеты г-на Мотье; нас привело в плохое настроение и нечто вроде бегства короля, которому боль в ногах не помешала скрыться, как только он услышал возгласы “К алтарю!”, настолько многочисленные и сильные, что они становились более требовательными и сильными, чем королевское “вето”. Но это плохое настроение не помешало мне, обратившись взглядом к празднику, поздравить моих сограждан с тем, что делает им бесконечно много чести.
… В своем прелестном и живом описании праздника мой приятель Карра возвышенно возблагодарил Бога за то, что дождь пролился сильным потоком. Он полагает, что это было к лучшему, поскольку этот дождь должен умерить чрезмерно живое воображение некоторых граждан, охладить горячие головы (например, г-на Делонэ, главы федератов Анжера: он обратился к супруге короля с такой раболепной речью, которая своей гнусной лестью превзошла комплименты самой Французской Академии). Из всего этого патриот Карра делает вывод, что никогда еще проливной дождь не был так кстати, как в этих обстоятельствах: для того, чтобы помешать обожателям исполнительной власти особенно рьяно поклоняться этому золотому тельцу прямо у ног наших законодателей, у подножия Синая; для того, чтобы подготовить умы граждан к хладнокровию мудрого и взвешенного восхищения; для того, чтобы продемонстрировать отвагу и настойчивость, которую французы проявляют с начала революции. Карра замечает, что небо хотело лишь испытать нас и что к трем часам, увидев успешность испытания и решив, что нация вполне заслужила его свет, солнце вышло как никогда ослепительным и протянуло над алтарем разноцветную радугу – символ единства и конфедерации небес и земли…
Когда залп и бой барабана возвестили время принесения присяги, жители Парижа, оставшиеся в городе – мужчины, женщины, дети, – подняли руку в сторону алтаря и воскликнули: “Да, я клянусь!”. Им посчастливилось остаться в городе, и радость их была чистой и неомраченной. Они не слышали возгласов, пусть робких, стыдливых, приглушенных, редких и быстро подавленных: “Да здравствует королева!”, “Да здравствуют лейб-гвардейцы!”. Они не видели ни белых знамен над белыми балдахинами, ни вызывающей высоты, на которую был поднят трон для носителя исполнительной власти, ни унижения нации, ни пособничества этого трусливого президента Боннэ.”
(Документы истории Великой французской революции. Том первый. М.: МГУ, 1990. С. 490-492)

Франсуа Ноэль Бабёф

Из “Письма депутата от Пикардии”

Вернувшись из Парижа, активно участвует в борьбе за упразднение косвенных налогов, 19 мая 1790 арестован по обвинению в подстрекательстве к мятежу, 21 мая доставлен в Консьержери, откуда освобожден в начале июля. Бабёф не был депутатом на празднике Федерации, но по-видимому, присутствовал на этих торжествах. “Письмо депутата от Пикардии” было опубликовано им отдельной брошюрой в 1790 г.

“…Что увидел я 14 июля! Ирод вызвал нас со всех концов страны. Он уплатил нам, чтобы заставить сыграть перед лицом нации самую наглую комедию, которая когда-либо заставляла людей краснеть. Кто из нас, уезжая из своих мест, мог ожидать такого позора? Нам предложили золотого тельца: мы в своей подлости поклонились ему.
О, народ! О, судьба человека! Сколь слепы мы и как легко поддаемся соблазну! Я добивался чести быть избранным в депутаты. В дороге я плакал от радости. Я представлял себе заранее простой праздник свободы, родины, республики! О, как он будет прекрасен, говорил я себе, этот момент, когда мы поклянемся друг другу в том, что мы – братья, когда мы обнимемся, когда мы все вместе заплачем, когда король, находясь среди нас, прижмет родину к своей груди, когда высокое Национальное собрание, занимая место в первом ряду, как символ закона будет шествовать во всем сиянии нашей любви.
…Вы говорили мне, что готовящийся праздник будет торжеством в духе Сеяна, что я увижу там унижение Национального собрания, что я увижу там праздник в духе Великого Могола и что, поскольку то, что народ видит, сильно влияет на его душу, я увижу, как его соблазняют. В хороших республиках редки были зрелища, в которых правительство выходило на сцену. Вспомните, что людям льстят только для того, чтобы их обмануть! Наша республика начинается там, где кончилась Римская республика, а Римская республика кончилась вместе с упадком нравов и исчезновением простоты, чести и презрения к богатству. Как Вы были правы; послушайте же рассказ о моем позоре и позоре всего государства.
Собрались на бульварах, штаб парижской гвардии верхом на лошадях проехал сквозь ряды патриотической пехоты, последовала команда, двинулись, пошли. Появился Лафайет. Я ожидал увидеть короля, я не знал Лафайета. Он кланялся, приветствовал направо и налево. Это, конечно, человек ловкий, он кажется мне большим честолюбцем. Он царствует, у него нет короны на голове, он держит ее в руке, подобно Кромвелю. О, мой друг, Вы сто раз говорили мне, что добродетель любит пустыни, и что надо остерегаться той добродетели, которая ищет яркого света! Войска прибыли на Марсово поле, встреченные радостными криками бедного народа. Я спросил, где король, и был удручен. Мне казалось, что Лафайет ловко отстранил его от праздника, чтобы самому быть его героем. Меня поразило, что этот человек держится как визирь. Как он умеет представляться интересным, воспламенять толпу, как хорошо он знает человеческое сердце. Он проницателен, как Магомет, красноречив, как Катилина, мудр, как Соломон.
Наконец король появился на золотом троне, и я чуть не упал в обморок, увидев рядом с ним на табурете диктатора республики, председателя Национального собрания, восседающего там, как вор на скамье подсудимых.
Мой друг, Вы говорили мне, что основные принципы добрых правлений – это честь и добродетель. Мы, очевидно, не обладаем ни тем, ни другим, поскольку Цезарь у нас в то же время и верховный жрец.
Этот король, который казался бы мне великим, если бы он промок, как и мы, и, как мы, был бы покрыт грязью Марсова поля, показался мне совсем маленьким на троне. Я пытался утешить себя; король в своем пустом блеске показался мне трусливым ионийским сатрапом, а председатель – римским консулом, покидающим плуг.
Я не верю больше в аристократию: ее приспешники лишены заслуг и политического чутья. Если бы они посоветовали королю идти вместе с нами, он, быть может, нанес бы страшный удар по конституции, а остаток слабости и жалость сделали бы то, что мы продолжали бы его любить: эта ужасная мысль меня утешает!
Лафайет работал для одного себя. Он отстранил короля, чтобы привлечь наши взоры к себе, и, конечно, он ожидал, что в порыве головокружения народ провозгласит его генералиссимусом.
Я уважал этого человека, когда судил о нем издалека. Увидев его вблизи, я чувствую к нему омерзение. Это опасный человек, который душит родину в своих объятиях. Какое непроницаемое притворство, какая гибкость, какая страшная откровенность, как изменяется его значение и сама его сущность. Мне больно, мой дорогой друг, излагать Вам подробности нашего унижения. Нет, мы отнюдь не свободны, мы все умрем рабами, кроме Вас, ибо мудрость возвышает Вас над людьми, и Вы зависите лишь от правды и от бога.
Собравшиеся требовали, чтобы король вышел к алтарю для принесения присяги. Неблагодарный, лишенный человеческих чувств, он остался недвижим, он равнодушно слышал крики "Да здравствует король!", которыми войска приветствовали его, чтобы поднять его дух и вырвать его из-под власти коварных советов злых людей! Человек низкий при всем твоем величии, верно ли, что ты так глуп, что не отличаешь добра от зла? Если ты обладаешь злобой дураков, которая соединяется со злобой окружающих тебя дурных людей, сколь гибельным можешь ты стать однажды для государства!
… Я забыл Вам сказать, что 13-го король сделал смотр войскам с портика своего дворца. Депутаты Франции входили в дворцовый сад по скрытой лестнице вперемешку с жуликами и куртизанками. Когда я поднял голос, жалуясь на это, кто-то посоветовал мне быть поосторожнее и добавил, что за порядочными людьми установлено наблюдение. Катон, несомненно, покончил бы самоубийством. Я не мог перенести такого оскорбления, и я вернулся к себе, чтобы там плакать.
Вы знаете, что произошло затем. Франции стыдно, как девушке, честь которой оскорблена ласками развратника. Кричали: "Да здравствует Лафайет", "Да здравствует король", "Да здравствует королева". Никто, кроме меня и бретонцев, не крикнул "Да здравствует родина", "Да здравствует Национальное собрание". Среди бретонцев один молодой человек лет 15-16 кричал: "К алтарю, к алтарю короля!" Лафайет, проходя мимо него, сказал: "Сударь, я узнаю ваше имя". "Оно здесь", – ответил бретонец, похлопывая по своему патронташу. Дальше Лафайет встретил Дантона и Демулена. Он побледнел, пришпорил своего коня. Взгляд порядочных людей, как голос Бога, преследует негодяев. С тех пор в Париже арестовывают всякого, кто плохо отзывается о Лафайете и о королевской присяге. Сулла свирепствует, но депутаты еще не уехали, они знакомятся друг с другом, вместе едят, обнимаются, беседуют только о свободе, клянутся друг другу умереть за нее. И я не сомневаюсь в том, что, вернувшись в свои департаменты, они примкнут к всеобщей лиге. Они видели опасность вблизи. Они разгадали честолюбивые планы тех, кто их пригласил, они видели на Марсовом поле адъютанта, который кричал депутатам, в частности, депутатам от Марны: "Король и г-н де Лафайет сейчас уйдут, если вы не будете занимать места соответственно рангу"…”
(Бабеф Г. Сочинения. Т. 2. М., 1976. С. 118-122)

Антуан Сен-Жюст

Из “Духа Революции и Конституции во Франции”

Весной 1790 г. Сен-Жюст принимает активное участие в создании подразделений Национальной гвардии и в организации движения Федерации в департаменте Эна, и в Париж прибывает в качестве почетного командира Национальной гвардии Блеранкура.

“Первый праздник Федерации всей Франции имел особый характер, какого не будут иметь последующие собрания. Хотя на первый взгляд он может показаться великолепным средством укрепить общественный дух, он был результатом происков некоторых людей, желавших распространить свою известность в народе; об этом знали, поэтому к празднику Федерации отнеслись неприязненно; он был благодетелен. Но время его тогда еще не пришло; однако тогда не могли отвергнуть то, что имело облик патриотизма.
Национальное собрание не без тревоги взирало на бесчисленные депутации, которые его окружили; они состояли из людей, беспокойных духом; предрассудки, недовольство всякого рода, вражда провинций между собой и их взаимная зависть заполонили столицу; можно было с близкого расстояния увидеть политический организм, преисполненный заблуждений; быть может, поскольку партии были народными, все должно было устремиться в лоно свободы; однако могло случиться, как многие надеялись, что присутствие монарха вызовет в сердцах людей сочувствие к нему. Интрига заставила его играть роль Великого Короля. Прикрывшись постыдными лохмотьями былой славы, он умилительно показывал народу дофина, как несчастного наследника крови стольких королей; это трогательное зрелище поражало взоры всех. Во всем Париже видели только пятерых людей.
Те, кто подал мысль о Федерации, нашли последнее средство изменить облик происходящего и нанести удар свободе; против свободы обратили ее же оружие; все было любовью и равенством, и тем не менее все было к выгоде королевской семьи; отличный способ нападать на людей – использовать в качестве оружия их слабости и их добродетели. Однако все было напрасно: короля любили, но не жалели. Поскольку его было нетрудно обмануть, ему дозволяли говорить напыщенным языком, который ему нравился; но его простодушие не находило отклика.
Нельзя вообразить ничего более трогательного, чем то, что он ответил депутатам: “Передайте своим согражданам, что я хотел бы говорить с ними со всеми так, как я говорю здесь с вами; передайте им, что их король – их отец, их брат, их друг, что он может быть счастлив лишь их счастьем, великим их славою, могущественным их свободою, богатым, когда они процветают, страдающим, когда они в беде; более всего я хотел бы, чтобы вы донесли мои слова, или вернее, мои сердечные чувства до тех, кто живет в убогих хижинах и в приютах для обездоленных; скажите им, что если я не могу перенестись вместе с вами туда, где они нашли себе пристанище, я хочу присутствовать там душою и чтобы там же пребывали законы, защищающие слабого; что я хочу заботиться о них, жить для них, умереть за них, если понадобится. Наконец, сообщите в разных провинциях моего королевства, что чем раньше обстоятельства позволят мне осуществить мое желание посетить их вместе с моей семьей, тем скорее возрадуется мое сердце”. Поскольку сердца французов вовсе не понимали таких речей, ничего не вышло: король хотел вызвать жалость, а внушил только любовь.
Во время этой чреватой опасностями церемонии Национальное собрание не расчувствовалось и не утратило своей уверенности; оно обсуждало вопросы торговли и дела колоний; оно держалось строго и спокойно, оно требовало от Франции только гражданской присяги и удержало ее от радостных кликов, которые звучат лишь мгновение, а потом их уносит ветер.
Праздник Федерации, столь хитро задуманный с целью извратить общественный дух, укрепил его навеки. Армия ушла из Парижа, недовольная теми, кто перед нею заискивал, и полная уважения к Национальному собранию, на которое ей довелось посмотреть.
Если жалкая часть французской монархии погибнет, мы своим равенством во многом будем обязаны собраниям федератов; они несколько уравновесят силу политического состояния, если доверие к нему уменьшится; но да будет угодно Богу, чтобы мы избегли гражданских раздоров и надолго сохранили любовь к миру, притом, что дух войны витает повсюду.”
(Сен-Жюст Л.А. Речи. Трактаты. СПб., 1995. С. 218-219)


Не особенно радостное восприятие первого грандиозного праздника Революции…
Насколько это восприятие отличается от того, каким остался этот праздник в памяти поколений…
И именно поэтому закончить мне хочется на более оптимистичной ноте:

Из “Мемуаров” великого актера Франсуа Жозефа Тальма (1763-1826), написанных четверть века спустя:

“Марсово поле было избрано Коммуной как огромный театр, где должно было произойти представление той великой и народной драмы, которая была прологом революции.
Но нужно было устроить подобие скамеек по краям и выкопать круг в середине.
Триста или четыреста рабочих работали бы над этим сооружением много лет.
И вот все население Парижа устремилось туда с лопатами, тачками и мотыгами.
Только те, кто видели это потрясающее зрелище, могут понять величие его.
Люди всех возрастов и положений, женщины всех классов общества, чиновники, дворяне, буржуа, рабочие, священники, знатные дамы, уличные торговки, гризетки – весь мир, вернее, весь хаос старого мира и зачатки нового работали бок о бок с одинаковым пылом, в то время как дети носили факелы, а походные оркестры будоражили толпу, играя “ça ira”, точно пронизывая электрическим током единую душу этих тысяч.
Мы сказали, что дети разносили факелы.
Да, ибо те, кто из-за своей личной работы не могли принять участие днем в общественной, приходили работать ночью, чтобы отдохнуть от своих дневных трудов.
Эта гигантская работа, как и сотворение мира, была выполнена в семь дней.
Начавшись 7 июля, в ночь на 14-е она была завершена.
Как Бог, Франция захотела, и все произошло по ее желанию.
…
В дни реакции, в момент, когда нас преследуют за то, за что раньше прославляли, в час, когда герои того времени стали изгнанниками, в хорошую летнюю ночь мне часто приходит в голову желанье посидеть на одном из необъятных откосов Марсова поля, единственном памятнике, устоявшем среди развалин великой эпохи, – словом, поступить подобно римскому мечтателю, бродящему среди развалин Колизея.
И я говорю себе:
"Тот, кто закладывал фундамент для Лувра, велик.
Тот, кто покрыл золотом и железом собор Инвалидов, велик.
Тот, кто руками победителя воздвиг Вандомскую колонну, велик.
Но еще более велик тот, кто вырыл эту площадь, кто сделал это углубление.
Ибо Франциск I умер и забыт.
Ибо Людовик XIV умер и забыт.
Ибо Наполеон в изгнании и забыт.
Но тот, кто изрыл эту площадь, кто сделал это углубление, кто смешал свой пот с пылью – тот никогда не умрет. Ибо это народ, а народ вечен!"”
(Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция: документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. Л., 1989. С.118-120)

Эта подборка также была сделана в 2002 году, ровно одиннадцать лет назад; впоследствие ее материалы стали составной частью двух больших страниц Vive-Liberta! - но три молодых пикардийца затерялись на этих страницах.
Так что решила привести их сюда!
В более полном виде и со всеми необходимыми комментариями материал будет размещен в моей библиотеке - а здесь сегодня-завтра появится еще и несколько картинок - следите за обновлениями!

А погода сегодня в Париже - чудесная! - солнечно и пока не жарко!
Вечером пойду смотреть салют!

---

Два 14 июля: слово современникам – участникам и очевидцам - 1789

Неприступность сей твердыни
Ужасала всех доныне,
Никому еще в помине
Взять ее не удалось,
Но народ на приступ башен
Ринулся, велик и страшен,
Этот каменный колосс.

Гражданин с бесстрашным взглядом
В бой идет под смертным градом,
И пороховым зарядом
Нас встречает гарнизон.
Тонет все в дыму и стоне,
Но пробита брешь в заслоне,
И на главном бастионе
Флаг свободы водружен.

Это строки одной из многочисленных песен, которые были сложены парижанами вскоре после падения Бастилии
(Свобода. Равенство. Братство. Песни и гимны французской революции. М.: Книга, 1989. С. 38).

До нас дошли многочисленные рассказы участников и очевидцев этого события, и среди них – три весьма известные в истории Революции молодых провинциала, три земляка-пикардийца, - каждый из которых рассказал также и о празднике Федерации в первую годовщину взятия Бастилии.

Предоставим им слово!

Предоставим же им слово

Камилл Демулен

Из письма к отцу 16 июля 1789

Демулен Камилл Люций Симплиций, 29 лет, уроженец г. Гиз, проживает в Париже, адвокат без практики, еще не женат…

“…В воскресенье весь Париж поражен отставкой Неккера; как я ни старался воспламенить умы, ни один человек не захотел взяться за оружие. Я присоединяюсь к ним; люди видят мое рвение; меня окружают; меня заставляют подняться на стол; в течение одной минуты вокруг меня собралось шесть тысяч человек. "Граждане, — говорю я тогда, — Вы знаете, что нация требовала сохранить Неккера и поставить ему памятник; его прогнали! Можно ли оскорбить Вас сильней? После такой проделки они решатся на все, быть может, уже в эту ночь они проектируют или даже уже организуют Варфоломеевскую ночь для патриотов". Я почти задыхался от того множества мыслей, которые обрушились на меня, я говорил совершенно беспорядочно. "К оружию, — говорил я, — к оружию! Все наденем на себя зеленый цвет, цвет надежды". Я припоминаю, что я закончил словами: "Подлая полиция здесь. Прекрасно! Пусть она как следует разглядит меня, наблюдает за мной, да, это я, я призываю своих братьев к свободе". И поднимая пистолет, я воскликнул: "По крайней мере, живым я им не дамся в руки, и я сумею умереть со славой; меня может поразить только одно несчастье: что я должен буду увидеть, как Франция становится рабыней"…
В понедельник утром раздался набат. Выборщики собрались в ратуше. Со старшиной купечества во главе они образовали гражданский корпус обороны из 78.000 человек, в 26 легионов. Более чем сто тысяч были уже более или менее вооружены и побежали в ратушу с требованием оружия. Старшина купечества пытался оттянуть время, он направил их к картезианцам и в Сен-Лазар; он хотел выиграть время, заставить их поверить, что там имеется оружие. Теперь и самые отчаянные головорезы направились к Дому инвалидов: губернатору предъявили требование на оружие; он испугался и открыл склады…
Это было во вторник, все утро ушло на вооружение. Как только оружие оказалось в руках, все бросились к Бастилии. Губернатор, без сомнения, был весьма поражен внезапным появлением в Париже ста тысяч ружей со штыками и, не зная, не свалилось ли с неба это оружие, пришел, очевидно, в сильное замешательство. Стрельба вовсю в течение одного или двух часов, пулями снимается все, что показывается на башнях;… Она могла бы продержав шесть месяцев, если вообще было бы возможно сопротивляться французской стремительности. Бастилия взята штатскими и солдатами командования, без единого офицера! Тот же гвардеец, который во время штурма поднялся первым, нашел Лонэя, схватил его за волосы и взял его в плен. Его повели в ратушу и по пути избили до полусмерти. Его так избили, что он еле жив; на площади Грэв его докончил какой-то мясник, отрубив ему голову. Ее носили на пике по городу, а гвардейца наградили крестом св. Людовика;…
Было оглашено письмо, адресованное г-ну Флесселю; ему писали, чтобы он удержал еще на несколько дней парижан. Он не смог ничего сказать в свое оправдание; народ стащил его с кресла и выволок из зала, в котором под его председательством происходило заседание; и едва он спустился с лестницы ратуши, как какой-то молодой человек приставил к нему пистолет и прострелил ему голову; раздались крики "браво"; Флесселю срезают голову и насаживают на пику; я также видел его сердце на пике, которое носили по всему Парижу; после обеда был ликвидирован остаток гарнизона, который был настигнут с оружием в руках; их повесили на фонарях площади Грэв. Некоторые из них, а также и все инвалиды были помилованы раr ассlаmation. Были также повешены четыре или пять воров, застигнутых на месте преступления; это до того поразило мошенников, что, говорят, они после этого все исчезли. Заместитель директора полиции был до того напуган трагическим концом старшины, что прислал в ратушу прошение об отставке. Все угнетатели бежали из Парижа; но уже с вечера понедельника постоянно был на ногах патруль из пятидесяти тысяч человек. Из столицы никого не выпускали… После штурма Бастилии возникло опасение, что расположенные вокруг Парижа войска могут внезапно проникнуть в город, и никто поэтому не ложился спать…
В эту ночь было под ружьем 70.000 человек. Французская гвардия несла патруль вместе с нами. Я был на посту всю ночь. К 11 часам ночи мне повстречался отряд гусар, который только вошел через ворота Сен-Жак. Жандарм, командовавший нами, воскликнул: "Кто идет?" Гусарский офицер ответил: "Франция, французская нация; мы хотим сдаться и предложить вам свою помощь". Из опасения предательства было предложено предварительно сложить оружие, а когда они отказались, их поблагодарили за предложение, и затем вряд ли кто-нибудь из них, если бы они все время не кричали: "Да здравствуют парижане! Да здравствует третье сословие!" Их повели обратно на заставу, где им пожелали спокойной ночи. Мы водили их некоторое время по Парижу, где они должны были дивиться образцовому порядку и патриотизму…
Я был убежден, что невероятное завоевание Бастилии штурмом, длившееся всего четверть часа, должно было бы привести в смятение Версальский замок и лагерь и что у них не хватило бы времени собраться с духом. Вчера утром запуганный король посетил Национальное собрание; он безусловно подчинился собранию, и теперь его грехи ему прощены. Наши депутаты с триумф провели его обратно во дворец. Утверждают, что он много плакал. Он возвращался пешком, и его стражей были только депутаты, которые его сопровождали. Тарже(1) говорил мне, что это была прекрасная картина. Вечером демонстрация была еще более красивой. 150 делегатов Национального собрания, духовенство, дворянство и общины сели в королевские экипажи, чтобы провозгласить мир. В половине четвертого они прибыли на площадь Людовика XV, оставили кареты и пешком направились через улицу Сент-Онорэ в ратушу. Они шествовали под знаменами французской гвардии, которые они целовали, говоря: это знамена нации, свободы. И их окружало 100.000 вооруженных и 800.000 человек с красно-синими кокардами. Красное — как доказательство готовности пролить свою кровь, а синее — как символ небесной конституции. Депутаты тоже носили кокарду…”
Свобода. Равенство. Братство. Великая французская революция: документы, письма, речи, воспоминания, песни, стихи. Л.: Детская литература, 1989. С. 84.

Франсуа Ноэль Бабёф

Из письма к жене 25 июля 1789

Бабёф Франсуа Ноэль, 29 лет, уроженец г. Сен-Кантен, проживает в г. Руа, февдист, отец семейства; в Париже с 17 июля по поводу издания “Постоянного кадастра”.

“Не знаю, с чего начать это письмо, бедная моя женушка. Невозможно, находясь здесь, иметь о чем-либо ясное представление, до такой степени душа взволнована. Все вокруг идет вверх дном, все в таком брожении, что, даже будучи свидетелем происходящего, не веришь глазам своим. Короче говоря, я могу лишь в общих чертах передать тебе, что я видел и слышал. Когда я сюда прибыл, только и было разговоров, что о заговоре, возглавленном г-ном графом д’Артуа и другими принцами. Они собирались ни более ни менее, как уничтожить большую часть парижского населения, а затем обратить в рабство всех, кто во всей Франции избежит истребления, отдав себя покорно в распоряжение дворян и безропотно протянув руки к уже приготовленным тиранами оковам. Если Париж не открыл бы вовремя этот страшный заговор, все было бы кончено; это было бы самое ужасное из когда-либо совершенных преступлений. Вот почему все мысли были направлены на то, чтобы надлежащим образом отомстить за это коварство, которому нет примера в истории; на это решились, и не будет пощады ни главным руководителям заговора, ни их сторонникам. Казни уже начались, но еще не утолено законное возмущение. Ярость народа далеко еще не утихла, несмотря на смерть коменданта Бастилии и разрушение этой адской тюрьмы, смерть купеческого старшины, обратное призвание г-на Неккера и других бывших министров и вывод новых полков и войск из столицы; народу нужны многие другие акты искупления. Говорят, что требуют падения еще трех десятков преступных голов. Г-н Фулон, который должен был заменить Неккера, четыре дня тому назад распустил слух о своей смерти и устроил похороны, причем вместо него в землю зарыли бревно; вчера этот г-н Фулон был арестован, отведен в Ратушу и по выходе из нее повешен. Тело его волокли по улицам Парижа, затем растерзали на куски, а его голову, воткнутую на острие пики, несли до Сен-Мартенского предместья с тем, чтобы она там ждала, а затем предшествовала в пути зятю г-на Фулона г-ну Бертье де Совиньи, интенданту Парижа, которого везли из Компьена, где он был арестован, а сегодня должен разделить судьбу своего тестя. Я видел, как несли эту голову тестя, видел я и зятя, следовавшего позади под эскортом более тысячи вооруженных людей. На глазах у публики он проделал таким образом весь долгий путь от Сен-Мартенского предместья и улицы Сен-Мартен посреди двухсот тысяч зрителей, сопровождавших его враждебным криками и ликовавших вместе с отрядами эскорта, которых воодушевлял гром барабана. О! Как больно было мне видеть эту радость! Я был и удовлетворен и недоволен. Я говорил: тем лучше и тем хуже. Я понимаю, что народ мстит за себя, я оправдываю это народное правосудие, когда оно находит удовлетворение в уничтожении преступников, но может ли оно теперь не быть жестоким? Всякого рода казни, четвертование, пытки, колесование, костры, кнут, виселицы, палачи, которых развелось повсюду так много, – все это развратило наши нравы! Наши правители вместо того, чтобы цивилизовать нас, превратили нас в варваров, потому что сами они таковы. Они пожинают и будут еще пожинать то, что посеяли, ибо все это, бедная моя женушка, будет иметь, по-видимому, страшное продолжение: мы еще только в начале…”
(Бабёф Г. Сочинения. Т. 1. М.: Наука, 1975. С. 231-232)

Антуан Сен-Жюст

Из “Духа Революции и Конституции во Франции”

Сен-Жюст Луи Антуан, 22 года (почти), уроженец г. Десиз, проживает в Блеранкуре, в Париже скрывается от преследований, вызванных публикацией поэмы “Органт”

“Бастилия была покинута гарнизоном и захвачена, и деспотизм, который есть не более чем пугало для рабов, пал вместе с нею.
У народа не было добрых нравов, но он отличался пылкостью. Любовь к свободе вырвалась наружу, и слабость породила жестокость. Не знаю, видано ли такое когда-нибудь (разве что у рабов), чтобы народ насаживал на пики головы особ самых ненавистных, пил их кровь, вырывал их сердца и пожирал их; убийство некоторых тиранов в Риме совершалось как своего рода религиозный акт.
Когда-нибудь подобное же ужасное зрелище увидят в Америке, и там для этого, возможно, будет больше оснований; я же наблюдал его в Париже и слышал радостные клики народа, который тешился клочьями человеческой плоти и кричал во весь голос: “Да здравствует свобода, да здравствуют король и герцог Орлеанский!”.
Кровь Бастилии возопила на всю Францию. Возмущение, которое до того было робким, обрушилось теперь на места заключения и на правительство. Это был взрыв общественного негодования, подобный тому, который изгнал Тарквиния из Рима. Люди не обращали внимания на более важный успех – на бегство войск, окружавших Париж; ликовали, овладев одной из государственных тюрем. То, что было символом рабства, угнетавшего в прошлом, занимало воображение больше, чем то, что угрожало свободе, которая еще не была обретена; это был триумф рабов. Разбивали и рушили двери тюремных камер, обнимали узников, закованных в цепи, обливали их слезами, предали торжественному погребению кости, найденные при разрушении крепости; цепи, тюремные запоры и прочие атрибуты рабства носили на себе, как трофеи. Некоторые узники не видели белого света сорок лет, их исступленный бред возбуждал любопытство, вызывал слезы, пронзал души состраданием; казалось, что народ взялся за оружие из-за леттр де каше. Люди обходили с горестью в сердцах печальные стены крепости, густо покрытые жалостными надписями. Тут читали такое: “Значит, я больше никогда не увижу моей бедной жены и детей, 1702!”.
Воображение и жалость творили чудеса; воочию представляли себе, как деспотизм преследовал наших отцов, жалели жертв его; палачей более не страшились.
Поначалу горячность и безрассудная радость сделали народ бесчеловечным; его решительные действия внушили ему гордость, гордость заставила его дорожить своей честью. На короткое время он стал благонравным, осудил злодейства, которыми замарал руки, и, к счастью, то ли страх, то ли внушения умных людей побудили его выдвинуть вождей и стать послушным.
Если бы просвещенность и честолюбие немногих не смогли руководить пожаром мятежа, который не мог уже остановиться, все было бы погублено.
Если бы у герцога Орлеанского действительно была партия, он возглавил бы ее, пугал и держал в руках двор, как это сделали некоторые другие. Но он ничего не предпринял, может быть, потому, что, как говорили, рассчитывал на истребление королевской семьи; это и должно было случиться, когда народ кинулся в Версаль. Однако если судить здраво о тогдашних событиях, все восстания того времени были не чем иным, как войною неразумных рабов, которые расправляются со своими оковами и устремляются вперед, как хмельные.
Поведение народа становилось столь неистовым, его бескорыстие столь полным, ярость столь буйною, что было ясно, он слушается лишь самого себя. Он больше не почитал высших, он на деле ощутил равенство, которого не знал прежде.
После взятия Бастилии, когда составлялись списки победителей, большинство из них не осмеливалось назвать свое имя; но едва они обрели уверенность, как перешли от страха к дерзости. Народ в свою очередь проявил своего рода деспотизм: королевская семья и Генеральные штаты были препровождены пленниками в Париж посреди самого простодушного и устрашающего торжества, какого никогда еще не бывало. Тогда стало ясно, что народ не стремится кого-либо возвысить, но жаждет принизить всех. Народ – вечный ребенок; он принуждает своих повелителей почтительно ему повиноваться, а затем сам повинуется; в эти мгновения славы он был более послушен, чем был раболепен в прежние времена. Он жадно прислушивался к советам, искал похвал и был скромен; страх заставил его забыть о том, что он ныне свободен; теперь люди не смели останавливаться и вести разговоры на улицах; всех на свете принимали за заговорщиков. То был страх за свободу.
Принцип был заложен, ничто не остановило его развитие, ибо деспотизма не стало, он развалился, его министры бежали, и страх царил на их совещаниях…”
(“Дух Революции и Конституции во Франции” – первое теоретическое, философско-политическое сочинение Сен-Жюста и единственное завершенное и опубликованное им самим. Автор работал над ним в конце 1790 – начале 1791 гг. В начале июня 1791 г. оно вышло из печати. См. Сен-Жюст Л.А. Речи. Трактаты. Спб.: Наука, 1995. С. 185-187).